Любовная игра. Книга 2 - [35]

, не правда ли? Только он был рожден любовью, а не чувством долга, как…

Она вовремя сдержала сердитый поток слов, которые предназначались для того, чтобы бранить, и ранить, и… обидеть.

— Почему ты остановилась? — спросил он очень спокойно, хотя в его голосе чувствовалась угроза, заставившая замереть ее дыхание. — Продолжай, предмет тебя, кажется, занимает. Анджело, дитя любви, ты находишь его милым и, кто знает, каким еще — учитывая, что он был дерзок до того, что пригласил тебя проехаться с ним на мотоцикле… куда только, хотел бы я знать?

— Я думаю… — Сара пыталась унять дрожь в голосе, потрясаемая чувствами, в которых еще не могла разобраться. — Я думаю, что нам не стоит рассуждать об этом, знаете ли? Анджело на самом деле интересуется не мной, он — один из фанатов Моны Чарлз. Разве вы не заметили, каким ласковым голосом он называл ее несравненной. Я привыкла к этому — и могу учуять за милю преданных почитателей мамы Моны!

— Ах да… у всех нас есть матери, не так ли? И ведь вас также называют ее любимым ребенком. Дилайт, Diletta mia… «О луна моего наслаждения…»

Он произнес цитату с язвительной насмешкой, навалившись на нее всем телом, и лег между ее бедрами, несмотря на запоздалые попытки оттолкнуть его. Опершись на локоть, он одной рукой касался ее волос, а другая его рука скользнула вверх и вниз по ее потному телу, задержалась на бедрах и со сводящей с ума медлительностью двинулась к изгибу ее грудей.

— Прекратите!.. — Сара безуспешно попыталась оттолкнуть его. — Я… я… нет надобности.

— Ради Христа, замолчи! — Его голос ударил ее так же дико и резко, как ранее он ударил ее по лицу. — Надобность есть, и ты это хорошо понимаешь, лицемерка, Diletta!

— Я… не хочу… чтобы ты называл меня так!

— Не называл твоим именем? Но я могу придумать другие имена, которыми буду называть тебя, если хочешь. Возможно, что-то подобное возбуждает тебя?

— Еще меньше, чем изнасилование!

— Я тебя еще ни разу не изнасиловал!

Он внезапно неприятно рассмеялся, скользнув руками вдоль ее тела, и схватил ее за кисти рук.

— Я думаю, что любому мужчине было бы не слишком сложно пробудить твое желание. Показать тебе, как?

Ему и не надо было показывать, подумала Сара в отчаянии еще до того, как он начал. Она превратилась в извращенную мазохистку, и ее тело уже хотело его, заставляя прильнуть к нему.

— Abbracciami[37], Dilletta! Поцелуй меня гак, как поцеловала бы любовника, которого выбрала сама… мужчину, который не знает, кто ты такая, и может быть вовлечен в ловушку твоим нежными, чувственными губами…

Она хотела поцеловать его! Зачем бороться против совершенно нормального естественного порыва? У нее еще будет время ненавидеть и презирать себя за то, что она стала такой, как он ожидал, как он и хотел. На минуту ей показалось, что она способна реагировать только инстинктивно и бездумно, когда она обняла его, чтобы прижаться к его упругому, взволнованному телу, целуя его так, как он потребовал.

33

Дни проходили за днями — теперь Сара умышленно и сознательно не рассуждала сама с собой и не пыталась анализировать. Она стала совершенной гедонисткой — избалованной одалиской, для которой сераль был не тюрьмой, а наслаждением. Почему бы нет?

Поддавшись тому, что было, конечно, чистой похотью и ничем более, Сара часами лежала обнаженная под солнцем на своей личной террасе, не думая ни о чем особенном, в то время как солнце окрашивало ее кожу. Никто из слуг, даже Серафина, не приближались, чтобы не помешать ей в это время; но изредка она чувствовала внезапную прохладу его тени, падавшей на ее тело перед тем, как он присоединялся к ней, чтобы предаваться любви под солнцем и бесконечной голубизной неба.

Иногда он приходил к ней, когда она принимала ванну, а иногда относил ее туда сам. Порой вместо того, чтобы обедать в столовой, он приказывал принести еду в ее комнаты и ел вместе с ней — временами настаивая на беседе, а временами только глядя на нее и не говоря ничего, кроме нескольких коротких слов перед тем, как поднять ее со стула и бросить в постель. Тогда он, казалось, наслаждался тем, что срывал с ее тела все, что на нем было, за исключением своих собственных подарков — тонкой золотой цепочки, опоясывавшей ее бедра, с кулоном из рубина, закрывавшим пупок, и браслетов на щиколотках, которые представляли собой крошечные рубины на тоненьких золотых петельках. Символы рабства? Она заявила ему об этом во время вспышки гнева, от которого заблестели ее глаза, когда пыталась оттолкнуть от себя подарки. Пусть и поддавшись его гипнотическому влиянию, Сара все же сохранила достаточно здравого смысла и не желала становиться маленькой qiocattolo — его игрушкой.

— Но ты и есть игрушка! — насмехался он над ее внезапным гневом, перевернув ее на живот и удерживая внизу тяжестью своего тела, пока небрежно застегивал замок рубиново-золотой цепочки. — Почему бы мне не присоединиться к другим, которые играли с тобой когда-то? У тебя есть на это ответ?

Она беспомощно почувствовала его руку на своей щиколотке.

— Прекрати! Ты — чертов негодяй! Толкаешь меня, принуждаешь! Я тебя ненавижу!

— Неужели? Тогда ты ненавидишь меня недостаточно сильно, bimba.