Любовь во спасение - [21]

— Эта глупая игра — просто безумие, — покачала головой Дория,

— Не говори так, — упрекнул ее герцог. — Вчера твой друг граф сорвал куш: он выиграл двести фунтов.

— Что с того? Это ты должен пытаться сорвать… как ты сказал?., куш.

— Я знаю, — устало проговорил герцог, — и делаю все, что могу. Просто фортуна мне не благоволит.

— Почему ты не играешь с другими? — спросила синьорина. — Граф, он говорит мне, что ты всегда выбираешь одних и тех же своих трех друзей. Они умнее тебя! Брось вызов кому-нибудь другому. Может, тебе повезет.

— Позволить тем трем бандитам уйти с моими деньгами? — возразил герцог. — Моя дорогая Дория, я намерен взять реванш. Удача переменчива, не сомневайся!

— А я тем временем должна довольствоваться обещаниями? Обещания, ваша светлость, не насытят мой живот. Думаю, я уеду. — Она не сводила глаз с лица герцога, словно наблюдая за его реакцией.

— Куда ты поедешь? — спросил герцог. Синьорина пожала плечами.

— Куда угодно. В Рим, Мадрид, но, думаю, я поеду в Париж. Наполеон Бонапарт поощряет искусства. Оперный театр каждый вечер полон.

— А как же я? — спросил герцог.

Отвернувшись, певица бросила с притворным равнодушием:

— В Англии много красивых женщин.

— Но ты же знаешь, Дория, что я люблю тебя.

— Я не уверена. Но может, когда я уеду, ты будешь по мне скучать! Ты будешь одинок без меня. Ты мог бы… ты мог бы даже последовать за мной.

— А это мысль, — одобрил герцог. — Да, это чертовски хорошая мысль. Нынче модно посещать Париж.

— Я думаю, — протянула синьорина, — если ты встретишься с Наполеоном, ты тоже его полюбишь. В нем есть… как вы говорите? — величие!

— Я поверю тебе на слово, — мрачно процедил герцог. — Значит, ты твердо решила меня покинуть?

— Нет, нет, я не хочу уезжать! — Она подошла к нему и обхватила руками за шею. — Я люблю тебя, о, мой красивый герцог. Скажи, что ты женишься на мне!

— Дория! Мы обсуждали это тысячу раз и во всех подробностях, — устало ответил он. — Ты прекрасно знаешь, что я не могу жениться без согласия опекунов, пока мне не исполнится двадцать семь лет.

— Но ты — герцог! Герцог! — вскричала Дория.

— Я весь в долгах, Дория, никто не знает этого лучше тебя. Если сейчас опекуны лишат меня содержания, кредиторы набросятся на меня, как свора гончих.

— Эти опекуны, кто они? — спросила итальянка.

— Кучка несговорчивых старых ворчунов, которых выбрал мой отец, дабы превратить мою жизнь в ад, — ответил герцог. — И, конечно, моя бабушка — вдовствующая герцогиня — одна из них.

Синьорина всплеснула руками.

— Ах! Она такая грозная. Ты знаешь, что она сделала, когда я в последний раз пела в Воксхолле?

— Нет, и что сделала моя бабушка?

— Старая леди сидела в ложе возле сцены. Когда я закончила мою самую страстную, мою самую трудную арию, она сказала так громко, на весь зал: «Хороший голос, но я слышала и лучше». Будь у меня нож, я бы ее убила!

В глазах герцога блеснула веселая искорка, но он постарался успокоить певицу:

— Моя бабушка — сама себе закон. По мне, твой голос восхитителен. А теперь давай забудем эту чепуху насчет твоего отъезда. Ты же знаешь, Дория, мне без тебя не жить.

— Это правда? — Итальянка запрокинула голову и испытующе посмотрела ему в лицо. — Я люблю тебя, я люблю тебя всем сердцем, но ты мучаешь меня! Если я останусь здесь, то умру от любви.

— Ты очень милая, Дория! — Герцог обнял ее и притянул к себе. Их губы встретились. Затем итальянка взяла его за руку и увлекла за собой в надушенную темноту соседней комнаты.

Прошел почти час, прежде чем герцог вышел на улицу и неторопливо зашагал туда, где ждал в тени его фаэтон с верным Фредди Фаррингдоном, который придерживал поводья.

— Ты чертовски долго, — укоризненно заметил он. — В лошадей словно бес вселился. Пришлось три раза объехать вокруг парка, чтобы они угомонились.

— Надеюсь, ты не ободрал краску с колес, — мрачно заметил герцог, садясь на место кучера и забирая у друга поводья.

— В другой раз, — заявил Фредди, — когда собираешься долго пробыть у своей дамы, бери с собой грума.

— Ты же знаешь, это невозможно. Не хватало еще, чтобы какой-то малый сидел позади нас и вытягивал шею, как жираф, навострив при этом уши.

Фредди кивнул:

— Тоже верно. Осторожность никогда не бывает лишней. Что сказала прекрасная Дория?

— Она упорнее, чем обычно, настаивает на свадьбе. Говорит, что, если я не женюсь на ней, она уедет во Францию. Уверяет, что Бонапарт ее оценит.

Фредди засмеялся:

— Ну наконец-то. Прямо так и сказала?

— Не совсем, — ответил герцог. — Были туманные угрозы и, конечно, предположение, что я мог бы последовать за ней.

— А ты что сказал?

— Да почти ничего. Сослался на опекунов и бабушку как на причину, по которой я не могу жениться еще по крайней мере один год.

— Интересно, что она сделает, — спокойно заметил Фредди.

— Мне тоже, — ответил герцог, искусно поворачивая лошадей в парк, где они ускорили шаг.

Несколько минут они ехали молча. Затем Фредди вновь заговорил:

— Она просила у тебя денег?

— Конечно, и весьма наглядно убеждала в их отсутствии! Приготовила мне бутылку какой-то ужасной дряни, которая называлась бренди, но почему-то сильно смахивала на крысиный яд. Бог знает, где она его достала.