Любовь вхолостую - [10]

— Конечно, чего ты, дуреха, еще ждала? — вздохнула Стеша. — К черту пошлет. Знала ведь, сама все знала наперед. Думала, что свершится чудо? Чудес не бывает на этом свете.

Она шла, разговаривая сама с собой. Не замечая удивленных взглядов. Ей было не до людских глаз и слов. Потешатся они еще. Никто не верил в искренность чувств заезжего молодого парня. Он как ветер, сегодня здесь, а завтра в другом месте. То ли в городе, то ли в другой деревеньке, где ждет его очередная наивность. Стеша чувствовала, как в груди сжимается сердце, слезы подступают и душат, сжимая горло невидимыми руками. Не хотела она видеть в Сергее обыкновенного женского сердцееда, которому приглянулись ее серые глаза и нецелованные губы. Она искала оправдания его отъезду, как независящему от его желания. Сможет вернуться за нею, обязательно сделает это. И пусть смотрят на нее косо, ей сердце подсказывает, а ему виднее. Однако звездные ночи не прошли для Стеши бесследно. Минуло немного времени, когда девушка поняла, что беременна. Обсуждать это было не с кем, даже мысль такая в голову не приходила. К кому с этим сунешься? Нестеров так и не давал о себе знать. Скрывать недомогание становилось все труднее, да и бессмысленнее. Наконец девушка набралась смелости. Обо всем случившемся родителям говорила, как в бреду. Дарья Ивановна тихо охнула и села на лавку, качая головой. Отец молча снял со стены вожжи и отхлестал так, что два дня на работу не ходила. Всем было сказано, что приболела она малость. Мать вытирала платком слезы и носила ей еду и питье во флигель, куда отец за волосы оттащил и бросил. Есть, конечно, не хотелось, но присутствие матери придавало сил.

— Ах ты горе, горечко мое, Степанидушка, — причитала мать. — Опозорила ты нас. Как теперь людям в глаза смотреть будем?

Нечего было ответить на такие слова. Только и оставалось, что ждать, пока вдоволь натешатся сплетницы. Ведь временное недомогание молодой доярки стало вскоре видно неопытному взгляду. Стеша носила под сердцем дитя своей первой любви, ожидая, что надоест бабулям судачить, а любопытным взглядам провожать ее. Авось какая-нибудь другая новость увлечет их и закончится для девушки время пересудов. Настала весна. В апреле родилась дочка, Валентина Сергеевна Смирнова. Дед долго не хотел признавать ее, был недоволен, что не внук появился в доме, а существо женского пола. Да еще с фамилией его собственной, а не отца-проходимца, но на этом настояла Степанида. Ей казалось, что достаточно будет его отчества.

— Опять ждать, что принесет дитя в подоле, — первое, что сказал дед, увидев крошечный красноватый комочек.

Но время шло, и оттаивало суровое сердце. Да и девчушка росла на удивление спокойная, послушная, трудолюбивая. Ничего не вспоминал, что пришлось пережить матери, пока она ее носила. Валюша стала маленьким светловолосым солнышком в доме Стешиных родителей. Пухленькая, но проворная, она всегда старалась казаться взрослой, глядя на мир не по-детски серьезными зелеными глазами. Когда она с улыбкой поглядывала на мать, та вспоминала, как глаза ее отца вот так же с любовью смотрели на нее. Годы шли, и только зеркальное отражение Нестерова, его дочь, не давало стереться из памяти даже черточке его лица. И рада бы, да Валюшка рядом. Бабушка ласково гладила внучку по голове, приговаривая:

— Где ж ты, красавец зеленоглазый? Жизнь пройдет, так и не узнаешь, какое чудо у тебя растет.

Родители, смирившись с появлением Валюши, прикипели к ней всей душой. Теперь все чаще вспоминали ее отца.

— Стеша, неужто не хочешь найти его и похвастать дочкой? Любила ведь, иначе не согласилась бы на такую горькую долю, — спрашивала старушка-мать.

— О чем вы, мама. Я без девочки и дня не проживу. Спасибо Сергею: и любовь узнала, и дочь теперь у меня всем на удивление, красавица, умница. Шестой год всего, а какая смышленая. На ферме всех коров моих по именам знает. Ведра с водой таскает, на сенокосе снопы вяжет. Смотрю на нее и диву даюсь, откуда только силы берет. До позднего вечера со мною, а домой придем, норовит к печке первой подойти, на стол собрать. — Старушка только согласно кивала головой. Ведь и Стеша росла такой же труженицей, в кого ж малышке трутнем быть. Нечего сказать, охраняемая Божьим словом, девочка росла не по годам самостоятельная и удалая. Это или есть, или нет. В такие малые года этому не научишь, только от Всевышнего — как награда за материнское страдание.

Все шло своим чередом. Казалось, ничто плохое не может произойти в доме Смирновых. День за днем одни хлопоты сменялись другими, печали — радостями, веселье — грустью. Очередной Новый год шумно отпраздновали. Сколько песен спето, сколько желаний загадано. Но однажды перед Рождеством решил отец Стеши заколоть кабана и продать его в городе на рынке. Очень уж хотелось купить обновок жене, дочке, внучке. Ведь это один из самых почитаемых праздников и нужно, чтобы он запомнился добрым словом и подарочком нежданным. Так Михаил Михайлович и сделал. Договорился с председателем Ермоловым насчет машины. Как раз совпало: тому нужно было по колхозным делам в город, а Смирнов рано утром уехал вместе с ним, даже дочь и Валюшу будить не стал. Только оглянулся напоследок на одиноко стоявшую, закутавшуюся в тулуп жену. Она махнула ему рукой, перекрестила вслед и вернулась в дом. Вечером председателева машина вернулась в деревню без Смирнова. Как оказалось, в условленном месте того не было. Прождав больше часа, Ермолов отправился домой. Он подумал, что Михалыч решил своим ходом добираться, не дожидаясь позднего вечера. Не поленился, заехал к Смирновым. Там его встретили три пары взволнованных глаз. Значит, не прибыл еще хозяин. Пряча тревогу за ободряющей улыбкой, председатель отказался от предложенного чая и вышел из избы. Моторошно стало на душе, сто кошек заскребло. До самой смерти винить себя будет, что не подождал еще немного своего односельчанина. Ведь с тех пор никто Михаила Михайловича ни живым ни мертвым не видел.