Любовь в третьем секторе - [12]

- Некоторые уже поговаривают: мол, Автостоп с минетчицей тусуется. А девчонка одна, которой ты нравился, — она многозначительно помолчала, — сказала мне, что ты теперь ей по хую. Делай выводы.

Я попытался что-то сказать, потом махнул рукой и быстро пошёл к дому, сам не заметив, как перешёл на бег. В висках стучало. Как же так, думал я, как могло получиться, что ВСЕ знали, а один лишь я оставался в неведении? Хотя не дурак, мог бы и сам догадаться. Гном мою мать, что будет с моей репутацией? А я ведь ей предлагал как-то, но она отказалась — мол, извини, Эфем, за кого ты меня принимаешь? Сука! Сука!!!

Когда я распахнул дверь и врубил свет, то выяснилось, что Хайма до сих пор ещё спит. Одним рывком я сбросил её с диванчика, схватил за волосы. От такого обращения Хайма, естественно, проснулась и только открыла рот, чтобы сказать мне что-то, как я вмазал ей кулаком в челюсть.

- Эфем, Эфем, что случилось, что происходит? — закричала она, испуганно вжимаясь в диван. Губы её начали быстро опухать и это выглядело так смешно, что я расхохотался, но тут же вновь стал серьёзным.

- Значит, у меня впадлу было в рот взять, а у всех так брала! — я снова двинул ей в морду, на этот раз коленом. Что-то хрустнуло в челюсти. — Думала, я не узнаю, да? Да, шлюха?

Хайма зарыдала. Из её рта бежала кровь, левая сторона лица вся тут же распухла. Мне было её жалко, но я был пьян и жаждал справедливого возмездия за свою поруганную репутацию.

- Ну, что ты на это скажешь, а?

Хайма что-то проскулила. Тогда я что есть силы въехал ей ботинком в грудь и там тоже что-то хрустнуло; затем, когда она завалилась набок, ещё раз пнул ногой в голову, попав куда-то в область уха. Хайма вцепилась мне в ноги, начала бормотать что-то малопонятное. Я отшвырнул её и снова пнул в лицо.

Она тоненько завыла, скорчившись на полу. У меня по коже побежали мурашки.

- Заткнись, сука! — закричал я, чувствуя, что и у меня самого — причём, кажется, давно — из глаз текут слёзы. Это ещё больше разозлило меня. — Заткнись, сука, кому сказал!

Дальнейшее я помню весьма смутно. Сейчас, оценивая происходящее с точки зрения трезвого человека, мне хочется верить, что виной всему были алкоголь и наркотики, потому что подобная жестокость, тем более, над девчонкой, никогда не была мне присуща. Но тогда я словно озверел. Сорвав с Хаймы одежду (помню, что из лифчика выпали те деньги, которые она взяла из сумки медички), изнасиловал её, после чего снова принялся избивать. Лишь когда у неё изо рта при каждом ударе ногой в грудь или в живот начали вылетать какие-то красные сгустки, во мне вдруг что-то сломалось, и я сел с нею рядом, обхватив себя за голову.

На Хайме не осталось ни одного живого места. Это было жуткое зрелище. Она стонала и кашляла, выплёвывая из себя кровь и обломки зубов, всё лицо распухло и посинело, глаз почти не было видно. Только сейчас я наконец осознал всю низость и мерзость своего поступка, только сейчас я наконец протрезвел.

Хайма всё продолжала кашлять кровью — очевидно, у неё были сломаны рёбра. Я заплакал, точнее, зарыдал. Что я натворил, боже, Хайма, что я натворил…

Склонившись над ней, я принялся покрывать поцелуями изувеченное лицо, просить прощения. Глаза Хаймы кое-как открылись, и она обхватила мою руку. Так мы и сидели хрен знает сколько; вернее, сидел я, а она лежала, положив голову мне на колени и свернувшись клубком, изредка содрогаясь от сильных приступов кашля. Я извинялся, умолял её простить меня, хотя понимал, что никакого прощения не заслуживаю. Лишь теперь я понял, насколько сильно люблю её.

- Они мне отвёртку в ухо вставляли, — это были последние слова, которые я слышал от Хаймы. И когда до меня дошёл смысл сказанного, мне захотелось умереть, исчезнуть, а ещё лучше — вернуться на несколько дней назад, чтобы всего этого не было. Я не хотел, Хайма! Просто так получилось. А то, что с тобой делали в прошлом разные подонки — это и осталось в прошлом. Мне наплевать на это, ты понимаешь?! Я люблю тебя, Хайма!

Всё это плюс ещё что-то я, кажется, говорил вслух.

Очнувшись, я вдруг понял две вещи: во-первых, прошло очень много времени, и во-вторых, Хаймы на моих коленях не было. Жутко болела голова — так всегда бывает, когда смешиваешь "гвоздь", химию и сурроэль. Всё казалось каким-то ненастоящим, словно во сне. Повернув голову влево, я увидел Хайму в метре от меня — она лежала рядом со своей сумочкой. Голое тело, освещаемое тусклой лампой, было всё в кровоподтёках, ссадинах и синяках. Я снова начал плакать, понимая, что это мне не снится, что это — реальность, и что эту реальность сотворил я сам.

Хайма не двигалась. Я подполз к ней и перевернул на спину. Всё лицо её представляло сплошной синяк, рот был приоткрыт и в нём запеклась кровь. Мой взгляд опустился ниже, и тут я закричал.

Пилочкой для ногтей Хайма буквально вырвала себе вену на левой руке.

Надеюсь, я тоже покончу с собой, но проблема заключается в том, что я трус, а чтобы решиться на самоубийство, нужно быть или полным психом, или обладать твёрдым характером и железной волей. Я уже два раза касался ножом своего запястья, но дальше этого дело не шло. Труп Хаймы так и лежит рядом со мною, укрытый одеялом. С того момента, как я проснулся, прошло уже часа три, и по всем правилам, мы сейчас должны быть на занятиях. Я не знаю, что мне делать. Где-то плачет ребёнок, оставшийся без матери… Глядя на диван, я вспоминаю, как мы с Хаймой трахались на нём — благодаря мне, этому больше не суждено повториться.