Любовь в смертельной прогрессии - [29]

— А что?

— Жемчужина называется. — Она соизволила, наконец, повернуться. — Рекомендую. Из самого Парижа.

— Ого! Кто поставщик, если не секрет?

Катя направилась к шкафчику, где, по всей видимости, хранились эти самые жемчужины из Парижа.

— Что Дмитрий тут, по делам? — спросила она со скучающим видом.

— Да, ко мне забегал. Виталий Иванович приболел. — Я с удивлением посмотрел в ее сторону. Уж не интересует ли ее этот примитивный шулер? Несмотря на преданную службу Бородичу, я, в отличие от Виталия Ивановича, так и продолжал считать Дмитрия Соловьева авантюристом.

— В Париже недавно был мой приятель. Вот привез. Вам в кабинет?

Она протянула в сторону двери руку с тарелочкой, наполненной светло-коричневыми небольшими раковинами. Я подошел ближе. Створки ракушек были приоткрыты и на месте жемчуга лежали орешки.

— Забавно, — оценил я. — Если не возражаешь, я присяду за твой стол, а то в кабинете мысли о работе мешают.

Я лукавил. Все, что мне сейчас было нужно — это выяснить, кто такой этот парижский пижон. В конце концов, о любом новом персонаже в моей странной пьесе я должен знать по возможности больше. Если разобраться, то о личной жизни своих сотрудников я ничегошеньки не знал. Даже о своей секретарше. Это непростительная беспечность. Она хороший работник, я ей всецело доверяю, но не исключен вариант, что кто-то может воспользоваться этим, — накручивал я себя.

— Конечно, Алексей Викторович. — Девушка невозмутимо придвинула мне стул и поставила на поднос кофейник и пирожные.

Затем, чтобы не торчать у меня под носом, она уселась на подоконник.

— Виталий Иванович серьезно заболел? — решила она поддержать светскую беседу, болтая длинными ногами в серых атласных брючках.

— Виталий Иванович? Да нет, надеюсь, ничего серьезного. Подъеду после работы в клинику, разузнаю все.

— А что вы улыбаетесь?

— Я? — удивленно спросил я и, не выдержав, рассмеялся. Потерял над собой контроль, что называется, полностью. Мне действительно было смешно оттого, что я вдруг испытал укол ревности. А вдруг мою рыжую секретаршу в самом деле уведет какой-то там прощелыга. Соблазнит ее парижами, мадридами… Нет, я решительно не мог допустить этого. Где еще смогу найти такого работника? Меня ужасала даже сама мысль, что ее место может занять, к примеру, расфуфыренная блондинка или того хуже — двуличная брюнетка.

— А теперь еще смеетесь, — она перестала болтать ногами и пронзила меня взглядом психоаналитика.

— Катя, не обращай на меня внимания, — отмахнулся я. — Ты же понимаешь, живу сейчас в таком режиме, что просчитывать должен каждый шаг, все мне стало подозрительно, даже собственной тени веры нет. Черт бы все побрал…

— И это, по-вашему, смешно.

— А что мне остается? — Я сделал глоток из чашки, аккуратно взял очередную хрупкую раковину с «жемчужинкой», поблескивающей нежным кремом. — Это называется, Катюша, истерический хохот. Как на духу признаюсь, — я засунул за щеку «жемчужину» и посмотрел на секретаршу глазами преданного дворового пса, — только представил, что тебя твой приятель увезет в какой-нибудь Париж… В общем, ужас. У меня не останется ни одного надежного человечка в этой богадельне.

На светлое личико секретарши легла тень.

— Какие страшные вещи вы говорите, Алексей Викторович. Почему вы решили, что здесь нет преданных вам людей? Вас не просто уважают, вами дорожат сотрудники.

— Так что насчет Парижа? — настойчиво гнул я свою линию.

Катя спустилась с подоконника, забрала пустую тарелку с подноса и горестно вздохнула.

— Эх, Париж… Я бы согласилась. Только не с кем! — в отчаянии воскликнула она. — Приятель мой — это Вовка Клочков. Сосед по площадке. Можно сказать, друг детства. Никакого интереса он у меня не вызывает, ни с Парижем, ни без Парижа. К тому же он глубоко женат. Спортсмен, фехтовальщик, за границу потому ездит часто. Понимаете?

— Почему же не понимаю. Все ясно, — я с сочувствием кивнул. — С этой стороны подвоха, во всяком случае, мне можно не опасаться.

Секретарша недоуменно пожала плечами.

— Какой еще подвох? Алексей Викторович, ну что вы…я никуда не собираюсь резко съезжать, да и вообще уходить. Мне нравится моя работа, я многому у вас здесь научилась. Конечно, бывают в жизни форс-мажоры. Но от этого никто не застрахован.

Вернувшись в кабинет, я убрал со стола бумаги, набрал с городского телефона домашний номер Виталия Ивановича. Спустя довольно долгое время, когда я уже собрался было класть трубку, раздался тихий голос Марии Егоровны.

— Да. Слушаю вас.

— Это я.

— Леша, как хорошо, что ты позвонил! — воскликнула женщина. — Виталий Иванович в клинике.

— Уже знаю, потому и звоню.

— Как… откуда? — Мария Егоровна была явно в растерянности. — Он сам позвонил?

— Нет, Дима заезжал.

— Дима? Вот уж не ожидала.

— Почему?

— Да потому, что Виталий запретил ему.

— Что вы делаете из меня принцессу на горошине, — возмутился я. — С чего вдруг все стали оберегать меня, как девушку на сносях!

— Леша, ты не злись, ей-богу. Я сама собиралась тебе звонить. Удивляюсь, что Дима к тебе примчался. Он никогда бы не посмел ослушаться Виталия.

— Ага, примчался, прискакал даже, можно сказать. Или все так плохо?