Любовь в наследство, или Пароходная готика. Книга 1 - [5]

Что ж, эта женщина тоже побывала замужем и, безусловно, не нуждалась во вдовьем трауре, чтобы открыть факт своего знакомства с брачными узами. Ее поведение было безупречным, но в ее внешности и манере держаться не было ничего девичьего. Клайд подумал о том, как бы она отреагировала, попытайся он измерить ее талию. Не то чтобы его страсть к Люси угасла, нет. Она была такой нежной и красивой и абсолютно отвечала всем требованиям, предъявляемым южанке благородного происхождения. Но Люси сейчас находилась в Виргинии, а он — в Луизиане, а его обаятельная хозяйка с тоненькой талией не была, как он думал, южанкой благородного происхождения в обычном смысле этого слова. По слухам, Маршан Лабусс во время одной из своих поездок в Европу познакомился с некоей молодой француженкой по имени Доротея, и они безумно влюбились друг в друга почти с первого взгляда. Что ж, теперь, когда Клайд увидел эту девушку или, скорее, grand amourense[7] в полном ее расцвете, он вполне мог понять Лабусса. Ибо не сомневался, что Доротея действительно была grand amourense, или, по крайней мере, имела к этому все задатки…

Он попытался не думать о Доротее Лабусс и ее тоненькой талии и стал размышлять о том, не будет ли непозволительно дерзким с его стороны немного раздвинуть шторы, чтобы отчетливее рассмотреть фрески, но тут мадам Лабусс вернулась в гостиную. За ней следовала неуклюжая и неопрятная негритянка с красиво сервированным серебряным подносом.

— Поставь его сюда, Белла, — приказала негритянке мадам Лабусс, указывая на маленький резной столик напротив софы, обтянутой парчой, — и можешь идти. Ты мне больше не нужна. — Когда негритянка нехотя удалилась, хозяйка тихим голосом продолжила: — Эти современные негры совершенно не имеют представления о том, как положено прислуживать, и их невозможно научить тому, чему они не хотят учиться. Не знаю, отчего это происходит — от их тупости или от лени. Но все же, пока у нас еще есть рабы…

Она так и недоговорила, мило пожав плечами. Затем из изящного севрского кофейника стала наливать кофе в не менее изящную чашечку. Клайд подозревал, что Белла могла подслушивать из залы, и полагал, что хозяйка разделяет его подозрения, ибо больше она не провоцировала его на комплименты, а завела милый, но ни к чему не обязывающий, пустой разговор, а он тем временем выпил три чашки кофе, который нашел великолепным, и съел два маленьких невкусных пирожных, поданных к кофе.

— Может быть, сигару? — осведомилась мадам Лабусс. — Мой дорогой супруг после кофе всегда любил выкурить сигару.

— Очень бы хотелось, однако меня беспокоит мысль, что дамам обычно неприятно, если мужчины курят в их присутствии… По правде говоря, они не считают истинным джентльменом мужчину, который так поступает.

— Ценю вашу деликатность, мсье. Однако в здешних местах дамы несколько снисходительнее.

— Вы сказали «в здешних местах». И чем же вызвана такая милая снисходительность?

— Вот вы и выдали себя, что вы не из Луизианы. Неужели вам ни разу не приходилось слышать о черном луизианском табаке[8]?

— Теперь, когда вы упомянули о нем, мне кажется, что я что-то слышал. Но я почти не разбираюсь в этом. Где же он произрастает? На вашей плантации?

— Да, вон на той, к северу от дома. И что удивительно, он нигде больше не растет. И никогда нигде не цветет, кроме как на маленьком треугольном участке, что недалеко отсюда.

— Его ведь называют пьерик. Довольно странное название для сорта табака. Не объясните ли мне, почему его так назвали?

— Название происходит от имени Пьер. Первого поселенца, который стал выращивать его, звали Пьер Шане. Когда он с другими акадцами прибыл сюда из Новой Шотландии, то обнаружил, что индейцы выращивают такой особый табак. Пьер Шане показал им, как его улучшить, вот они и назвали этот сорт в его честь. Он поэтому и разбогател. Кое-кто из потомков Шане по-прежнему продолжает возделывать пьерик — например, Винсенты, что живут на Виктории… Это плантация чуть выше по реке… Но я не должна утомлять вас всеми этими древними историями, тем более что вы не курите, а только слушаете.

Тогда Клайд вытащил сигару из коробочки, лежавшей в кармане его фрака, снял с нее колечко с обозначением фирмы, приготовился раскуривать и, не выпуская из пальцев спички, сказал:

— Я весьма ценю, что вы любезно позволяете мне потворствовать скверным привычкам. Но я все-таки не решаюсь закурить в такой элегантной гостиной. Вероятно, вы уже забыли, что запах табачного дыма — даже от некрепкой сигары — въедается в шторы и обивку мебели, особенно там, где окна закрыты. Может быть, мы перейдем куда-нибудь в другое место?

— Вы очень деликатны. Если вам угодно, я могу отвести вас в игорную залу.

— Игорную залу?!

— Совершенно верно. Это прямо через холл, напротив столовой. Мой муж считал, что этот дом должен во всех отношениях отличаться от других домов. Он заявил, что не желает, чтобы в нем витал дух чопорности; ему хотелось, чтобы вокруг царило веселье. Он намеревался превратить дом в центр развлечений, и не только для нас, но и для всех наших друзей. Кроме того, ему хотелось, чтобы дом стал как бы постоянным напоминанием об удовольствиях, которые он испытал, — от огромных речных пароходов… чтобы дом напоминал о них как своей атмосферой, так и архитектурой. Вот почему он придавал такое большое значение игорной зале.