Любовь Сутенера - [82]

В продолжение всего процесса Катюха буровила меня странно-любопытствующим взором, который я уже неоднократно у нее замечал и который представлял для меня совершеннейшую загадку. Интересно было бы узнать: о чем она думает в тот момент, когда ее активно трахают, поскольку в этом ее взгляде прочитать ничего было невозможно.

И вообще сочетаться взглядами в то самое мгновение, когда сочетаешься гениталиями, — занятие не для слабонервных. Мне, правда, интереснее следить за работой последних — обожаю порнографию! — чем разгадывать, о чем в этот момент думает лежащая подо мной женщина.

Как было здорово входить своим упругим «жезлом страсти» в ее податливое розовое лоно — и это при том, что она ничего особенного не делала и лишь изредка слегка постанывала. Все получилось чудесно и замечательно, как всегда, — какая же она все-таки сладкая женщина! — и я вновь разнежился, а потому если начинали мы как враги, то закончили уже самыми нежными друзьями.

— Ладно, — застегивая брюки и попутно целуя ее колени, заявил я, — для начала бросай к чертям этого Фемистокла и возвращайся ко мне. Хоть из клуба меня и выгнали, но наша-то фирма осталась, поэтому мы с тобой точно не пропадем. И деньги будут, и… — Тут я хотел сказать «любовь вернется», но вовремя прикусил язык.

— Значит, ты меня еще любишь? — обрадовалась Кэт и тут же, даже не успев натянуть трусики, потянулась ко мне с влажным поцелуем.

— Увы, увы, и сто тысяч раз увы!

— Что это значит?

— Похоже, что люблю, крыса ты незабвенная, — повторил я свою излюбленную фразу, прижимаясь губами к ее порочным, но таким красивым и сочным губам…

«Кто этот урод?» (28 февраля)

— Могу тебя поздравить, — с ходу заявила Елена, когда я приехал по звонку в ее пентхаус.

— Что, наш герой-любовник так сразу клюнул и его даже не пришлось соблазнять?

— Ты меня недооцениваешь!

— Ни в коем разе! Скорее я переоцениваю так, что готов посвящать тебе анаграммы и мадригалы. Жаль только, писать их не умею, а потому придется обратиться к Семену Исааковичу… Так что мы имеем в итоге?

— А в итоге все получилось как нельзя лучше! Да и твой Патрик — молодец парень, постарался сыграть свою сцену, как профессиональный актер.

— Тебя-то он хоть потом ублажил? — цинично усмехнулся я, раздеваясь в прихожей.

— Еще бы! А иначе разве бы я стала вам помогать, господин рассадник порока!

— В таком случае у нас намечается не только плодотворное, но и взаимоприятное сотрудничество? — пройдя в гостиную, поинтересовался я.

— О чем я тебе с самого начала и говорила… Ну, что — будем смотреть или сначала немного расслабимся? — И Елена достала миниатюрную видеокассету.

— Разумеется, смотреть! — Я вальяжно плюхнулся на диван и вставил сигарету в зубы. — Включай, мать, не томи. И, если все получится как надо, то учти — сейчас во мне сил ничуть не меньше, чем в Патрике.

— Хотелось бы верить, — усмехнулась Елена, вставляя кассету в видеомагнитофон и беря в руки пульт.

На экране появился господин Куприянов — как обычно, в своем темно-синем костюме и белой рубашке с галстуком. Впрочем, он недолго оставался в столь официальном виде, поскольку вслед за ним в ту самую красную спальню, где я не так давно не слишком удачно проявил свои мужские качества, вошла Елена в прозрачном розовом пеньюаре и розовых чулочках, после чего бывший премьер начал довольно проворно для его солидной комплекции раздеваться.

Особенно забавно было смотреть, как он выдергивает у себя из-за пояса галстук и вытаскивает ремень брюк. Удавиться, что ли, боялся?

— А почему звука нет? — удивился я.

— Сейчас будет.

И звук действительно появился — это был еле слышный шорох одежды и сдавленное сопение, — зато внезапно пропал свет и на экране воцарилась полная темнота.

— И это вы, мадам, называете очень удачной съемкой? — не выдержал я.

— Подожди немного, сейчас все будет, — успокоила меня Елена. — Надо же было устроить ему основательный сюрприз. В постели был бы таким нетерпеливым!

От следующей сцены, которая вспыхнула на экране, меня сотряс взрыв хохота. Рядом с обнаженным Куприяновым расположился молодой негр — тот самый Патрик, о котором я уже много рассказывал, — причем он ласкал моего главного недруга самым беззастенчивым образом.

Надо было видеть физиономию Куприянова, когда он понял, кто именно делает ему минет! Мгновенно оттолкнув Патрика, он вскочил с постели и заорал не своим голосом. Пожалуй, его можно было бы сравнить с голосом быка, которого вздумали случить с пластмассовой коровой! И тут в спальне вновь появилась Елена, которая с самым невозмутимым видом, который ей так шел, поинтересовалась:

«Что случилось, милый?»

«Кто этот урод?»

«Почему же урод? Его зовут Патрик. Надеюсь, ты не будешь возражать, если этот милый чернокожий юноша с нами немножко пошалит?»

«Конечно, буду! — продолжал бушевать Куприянов, поспешно натягивая брюки и лихорадочно ища ремень. — Откуда я знал, что ты такая немыслимая извращенка! Предупреждать же надо! Да уйди ты от меня, сволочь!» Последние слова были обращены к негру, который тоже встал с постели и, совершенно нагой, подошел поближе.

— По-моему, он расист, — с усмешкой заметил я. — А ведь Патрик — такой классный парень.