Любовь слепа - [24]

— Как странно… как удивительно… может ли это быть правдой?

В тот день она должна была произнести речь на открытии большого благотворительного базара. Новые, изумительные мысли, нахлынувшие на нее, вернули ей уверенность в себе. Она говорила так свободно и хорошо, с таким глубоким чувством, что все были покорены.

Вениамин Леви случайно встретил своего зятя, завтракавшего у Лукуллуса со своим приятелем, и пригласил его отправиться вместе послушать приветствия на открытии. Губерта не пришлось долго уговаривать: ему хотелось пойти, чтобы испытать разочарование. Он надеялся, что Ванесса будет сбиваться. Какие изящные речи произносила его мать в свое время на открытиях благотворительных базаров! Но вместо этого он почувствовал восхищение от речи Ванессы, полной здравого смысла и непринужденного достоинства.

— Блестящую графиню дал я вам, милорд, — прошептал Леви на ухо Губерту со своей циничной улыбкой.

И Губерт не мог с ним не согласиться.

Ванесса совершенно не подозревала присутствия отца и мужа, пока при выходе не увидела их издали в толпе. Но она заметила и зловещее лицо Оскара Изаксона, смотревшего на нее горящим взглядом своих сумасшедших глаз.

Одобрил ли Губерт то, что она говорила? Как бы ей хотелось знать это! Губерт же отправился прямо в свою библиотеку, выходящую окнами в парк. Он был в смятении от переполнявших его чувств. Ни один представитель его семьи не мог бы овладеть аудиторией лучше, чем это сделала Ванесса. И как прекрасна она была в белом креповом платье с лилиями у пояса. Он сожалел о данном им Алисе обещании поехать с ней на обед к Гарлингам.

Когда Вениамин Леви на следующее утро пришел в свою контору, он нашел там ящик редких восточных товаров, заказанных им еще в прошлом году. Оскар Изаксон уже раскрыл его, и содержимое было разложено кругом на стульях. Среди розового фарфора и китайских тканей самой замечательной вещью была исключительной красоты шаль из белого кашемира, на которой все существующие оттенки розового, пунцового и малинового сливались в одно пылающее целое.

Леви сказал старшему клерку, как распорядиться всеми вещами, и велел немедленно доставить шаль его дочери.

— Позаботьтесь, Оскар, чтобы ее светлость сегодня же получила ее, — сказал он.

Каждый раз, когда он говорил о Ванессе, употребляя этот титул, ярость охватывала почтительного клерка, и он тогда из осторожности опускал глаза.

— Пламя, любовь и кровь, — прошептал Оскар, касаясь изумительно вышитых цветов, и, почти благоговейно сложив шаль, он отдал ее подчиненному для упаковки. Но когда, надписывая пакет своим прекрасным каллиграфическим почерком, клерк выводил слово «графиня», глаза его свирепо сверкали. Затем, двигаясь еще более бесшумно, чем всегда, он с почтительной предупредительностью осведомился о приказаниях шефа на этот день и попросил в конце, чтобы его месячный отпуск начался с пятнадцатого сентября, а не в августе, как он его получал обычно, из года в год.

ГЛАВА XII

Со времени медового месяца Губерт и его молодая жена не возвращались в Сент-Остель. Ванесса ненавидела теперь выезды, потому что всюду ее муж был рядом с герцогиней Линкольнвуд. Что за отношения существуют между ними? Каковы они сейчас? Она чувствовала себя все более и более несчастной… Жизнь была ужасным обманом. Зачем Губерт женился на ней? Что заставило его это сделать? Иногда она решала, что прямо спросит его об этом, но затем мужество покидало ее. И с каждым днем, казалось, ее личико приобретало все более утонченную, трагическую красоту. Выражение его сделалось бесконечно печальным.

Безупречный очерк иссиня-черных бровей на чистом лбу Ванессы придавал ей сходство с так редко встречающимися теперь типами раннего викторианского периода. Ее руки были такими же белыми и маленькими, игра на открытом воздухе не сделала их более грубыми и жесткими. У нее была царственная посадка головы, и, когда она по вечерам надевала свою роскошную диадему из бриллиантов и рубинов, казалось, что более прекрасного создания не найти во всем Лондоне. Все признавали это. В ней не было ничего вульгарного или легкомысленного, и, несмотря на ее юность, величественная осанка очень шла ей.

Ванесса совсем не походила на других молодых женщин. Некоторые находили ее слишком холодной, другие — высокомерной. Что же касается родственников Губерта, то они были даже несколько раздосадованы тем, что она так совершенна и нельзя найти в ней недостатков.

Дни и ночи проходили в бесконечных развлечениях. Несколько раз в воскресные дни они гостили то в одном, то в другом поместье, но там были хорошо знакомы с обычаями современного света, и с ними не случалось больше таких приключений, как у злополучного дяди-епископа. На два воскресенья Губерт уезжал в Уэльс, а одно они провели в Лондоне. Теперь они снова отправились в Сент-Остель и на следующей неделе, ко времени выставки лошадей, у них должен был состояться большой прием, на который пригласили и герцогиню Линкольнвуд.

Губерт часто ревнивым взглядом следил за своей женой незаметно для нее, а в этот вечер, на балу в Кинсборо, последнем в сезоне, Чарльз Ланглей танцевал с ней уан-степ, окружая ее верноподданническим вниманием. Губерт спрашивал себя, одобряет ли он модные танцы — в них так тесно прижимаются друг к другу. Конечно, это были только танцы. Все это делали, и это ничего не означало, но все же… Не потанцевать ли ему с Ванессой? Он почти поддался искушению и уже был готов пойти пригласить ее, когда герцогиня Линкольнвуд оставила своего кавалера и подошла к нему. Она тоже в эти дни чувствовала себя несчастной. Больше прежнего была она влюблена в Губерта. С тем безошибочным инстинктом, который рождается любовью, даже у недалеких женщин, Алиса начала опасаться, что Губерт увлечется своей женой. В первый раз, когда они встретились, в тот вечер приема при дворе, она расцвела от удовольствия. Она угадала, что Губерт искренне равнодушен к жене, и прибегла ко всем средствам искусства (а их у нее было достаточно), чтобы снова привязать его к себе. Кое-чего она добилась — он снова бывал с нею, но не могла похвалиться тем, что Губерт проявляет по отношению к ней хотя бы малейшее чувство. Но даже видеть его часто возле себя уже значило для нее много. Однако теперь, в последние дни, герцогиня замечала в нем перемену, а сегодня на балу подметила бешеный огонек в его глазах, когда он смотрел на Ванессу.