Любовь с первого лайка - [48]

Я держусь поодаль, пока Блейк обменивается с семьей последними новостями, и неловко улыбаюсь малышке Белль. Она засовывает несколько пальцев в свой беззубый рот и пускает слюни. Вскоре Блейк нас всех представляет друг другу. Я изо всех сил изображаю идеальную девушку: широко улыбаюсь его семье, вежливо задаю вопросы, чтобы показать, как мне интересна их жизнь, стою в лучшей позе, одновременно стараясь выглядеть раскованной и непринужденной. Это нелегко. Я думала, что, раз я от природы общительная, все пройдет прекрасно, – но забыла, каким стрессом может быть такая ситуация. Я до сего дня не понимала, как отчаянно мне хотелось произвести хорошее впечатление на семью Блейка. Даже если наши отношения начались всего лишь как спектакль, трудно отделаться от желания, чтобы тебя одобрили.

Мишель проверяет кастрюли на плите, потом приглашает нас в столовую, обедать. Я топчусь у овального стола, меня будто парализовало, и я не могу выбрать стул. Я не хочу нечаянно занять чье-то привычное место или сесть во главе стола. Наконец Блейк садится и похлопывает по стулу рядом с собой. Я с благодарностью на нем устраиваюсь.

Обед простой, но вкусный – лосось, бурый рис, брокколи на пару, – приготовлен умело и сервирован так, как может только мама. Мишель рассказывает, что у нее произошло на этой неделе на уроке пилатеса; Лорен говорит про новый ресторан, открывшийся в городе; Блейк и Рид добродушно пикируются по поводу «Ред Сокс» и «Янкиз». Я не помню, когда в последний раз была на семейном обеде, чтобы мы яростно не спорили о своем бизнесе. Это освежающая перемена.

– Так как, говорите, вы познакомились? – спрашивает Рид.

Блейк сжимает мое бедро под столом и улыбается мне.

– Ну, я был в местном баре, «Дорриан», помнишь? Я тебя туда водил.

Рид склоняет голову набок, его лицо озаряется узнаванием.

– То место, где…

– Ха, как раз перед тем, как ты познакомился с Лорен. Мы там познакомились с девчонками, помнишь? – говорит Блейк, ожидая, что брат вспомнит.

Рид вспоминает. Смеется. Лорен закатывает глаза.

– Да, да, я уже слышала эту историю, – замечает она.

– В общем, в тот вечер, когда мы познакомились с Элайзой, у меня на работе был тяжелый день, и я просто хотел выпустить пар, выпив в «Дорриане», – говорит Блейк. Мне приходит в голову, что я раньше никогда не слышала эту историю с его точки зрения. Я понятия не имела, что у него был тяжелый день, прежде чем мы встретились в тот вечер. – А Элайза проводила там нечто вроде… кастинга? Прослушивания?

– Мне нужен был спутник на свадьбу подруги, – объясняю я. – Поиски немного вышли из-под контроля благодаря моей лучшей подруге Кармен. Она ничего никогда не делает наполовину.

– Точно. Давайте назовем это прослушиванием, – кивает Блейк. – Мы завели разговор возле стойки, и на свадьбу я пойти не смог, потому что в те выходные был здесь.

– Но он тебе все равно понравился! – с торжеством говорит Мишель, салютуя мне бокалом.

– Конечно! – со смешком отвечаю я. – Он кому угодно понравится.

Семья Блейка улыбается мне.

– Расскажите мне еще про то, каким Блейк был ребенком, – прошу я. – Мне так интересно.

Они хватаются за эту возможность. Я вижу Блейка очень отшлифованным, но совершенно понятно, что семье своей он кажется совсем другим. Здесь, дома, он – младший брат, вечный объект шуток. Рид рассказывает, как Блейк готовился к экзамену в четвертом классе, заготовив стопки карточек, размеченных разными цветами («Он у нас всегда был немножко ботаником», – говорит он с любовью), а Лорен вспоминает, каким милым и гостеприимным был Блейк, когда они впервые встретились четыре года назад. Мишель с извинениями уходит из-за стола и приносит альбом семейных фотографий. В нем, должно быть, фунтов десять-пятнадцать кодаковских фоток, засунутых в ламинированные кармашки, по три на страницу.

– Это Блейк от рождения до двух, – говорит она, по памяти отлистывая на свои любимые снимки. – Он отказывался носить одежду до детского сада. На всех фотографиях голышом.

– Прости, я уже не так хорош, как в те годы, – бросает мне Блейк.

– Э, ты достаточно хорош – просто по-другому, – отшучиваюсь я.

Видя, как его семья над ним мягко подшучивает, очень легко присоединиться. Я начинаю понемногу расслабляться.

В кармане у меня вибрирует телефон. Я понимаю, невежливо вынимать его и смотреть, но мне так редко звонят – по-моему, надо хотя бы посмотреть, кто это. Я вытаскиваю телефон и смотрю на экран. Это мама. Я перевожу звонок на голосовую почту и убираю телефон. Но через пятнадцать секунд телефон снова жужжит: сообщение.

«Ты можешь говорить? Мы с папой хотим узнать побольше о финансовых делах магазина», – пишет мама.

Они знают, что положение у нас опасное. Они бы нам помогли, если бы могли, – но сейчас такой возможности нет.

«Позвоню завтра», – пишу я в ответ.

Мишель привлекает мое внимание, постукивая наманикюренным пальцем по фотографии малыша Блейка в бугристом костюме тыквы, включая оранжевую войлочную шапку, с которой свисают зеленые стебли.

– Хэллоуин. Разве он не прелесть? Посмотрите на эти пухлые щечки.

Суббота с Блейком проходит приятно негромко. В окно его детской спальни льется солнечный свет, от которого мы просыпаемся. Он выглядит слишком взрослым на фоне голубых стен и рядов книг о Гарри Поттере на полках. Он везет меня в центр города, поесть бейглов в кафе Fresh, любимом своем месте с самого детства. («Нью-йоркские бейглы рядом не стояли, честное слово», – говорит он, вонзая зубы в мягкое тесто.) Он показывает мне родной город: школу, где учился; парковку, куда все ездили, чтобы обниматься в машинах; замшелые, заброшенные железнодорожные пути, тянущиеся через реку, где когда-то курил траву, возвращаясь на лето домой из колледжа.