Любовь с первого лайка - [47]

Если честно, вино помогает мне успокоить нервы. Я пытаюсь расслабиться и порадоваться тому, что я чудом оказалась именно там, где хотели бы быть многие девушки: еду домой, знакомиться с семьей моего очаровательного, горячего, успешного парня, и, вполне вероятно, где-то в его багаже прожигает дыру кольцо.

Четыре часа спустя мы допиваем бутылку и въезжаем на Южный вокзал Бостона. Блейк берет меня за руку и ведет сквозь толпу, держа орхидею над нашими головами. Он выглядит так, словно здесь ему самое место, даже больше, чем в Нью-Йорке. Он – один из десятка мужчин, устремившихся с поезда, как лосось против течения, в красных нантакетских шортах, с сумкой L. L. Bean и стаканчиком из Dunkin’ Donuts. Я вспоминаю, как мы навещали семью Холдена в Лос-Анджелесе. Хотя он и говорил, что не вписывался, поездка заполнила все пробелы: я внезапно поняла, почему он ноет, что хочет тако, когда напьется, и почему фыркает на холодный летом океан, целующий побережье Мэна. Я могу только гадать, случится ли такое с Блейком на этих выходных.

У вокзала из синего седана выходит его мама, с ног до головы одетая в сливовую лайкру от Lululemon, и машет нам рукой. Блейк ускоряет шаг, идет ей навстречу и крепко ее обнимает.

– Господи, ты мне цветы привез! – восклицает его мама, ероша его волосы. – Не надо было.

Я стою в сторонке, жду, когда меня представят.

– Мама, вообще-то это от Элайзы. Мама, это Элайза. Элайза, это мама, – говорит Блейк.

– Рада познакомиться, миссис Барретт, – говорю я, протягивая руку.

– Пожалуйста, зовите меня Мишель, – отвечает она, жестом отстраняя Блейка и делая шаг вперед, чтобы меня обнять.

На шее и в ушах у нее мерцают бриллианты, но на безымянном пальце кольца нет. Отходя назад, она приглаживает свою и без того гладкую стрижку-боб.

– Орхидея роскошная, спасибо.

Блейк грузит наш багаж в багажник и забирается на переднее сиденье рядом с мамой. Я оказываюсь сзади. Бостонские памятники героям войны за независимость и колледжи вдоль реки Чарльз кажутся мне знакомыми: я выросла в Мэне, Бостон был ближайшим настоящим городом (в нашем штате самым большим был Портленд с 65 тысячами населения, и Бостон тогда казался огромным. Теперь, когда приезжаешь сюда из Нью-Йорка, он выглядит крохотным). Пока мы едем по шоссе, Мишель оживленно засыпает меня вопросами, начиная с того, каково это работать с сестрой.

– Звучит очень симпатично, но, с другой стороны, можете вы представить, чтобы Блейк и Рид работали вместе? Это будет хаос, – говорит она. – Они в детстве дрались, как кошка с собакой. Вы сегодня познакомитесь с Ридом.

Судя по тому, что Блейк мне рассказывал, они с братом не были особенно близки, пока росли, но приложили все усилия, чтобы не потерять связь после того, как умер отец. Рид был в школе звездой лакросса, продолжил играть в колледже, а теперь управляет филиалом местного банка в тех краях, где они выросли.

– Он изображает из себя большого, крутого, мощного парня, – как-то сказал мне Блейк. – Но на деле он котик, которому нужно, чтобы пиццу по пятницам ему привозили из того же заведения, в котором он ее уже двадцать лет заказывает.

– С сестрой иногда трудно работать, – допускаю я. Мне кажется, что слова нужно подбирать осторожно, чтобы по глупости не произвести плохое впечатление. – Но я больше никому не доверяю настолько, чтобы запустить совместный бизнес. Она потрясающая.

Я больше не хочу говорить ничего о работе. Если Мишель знает, чем я зарабатываю на жизнь, очень возможно, что она поискала меня в Сети – и наткнулась на наш Инстаграм.

Шоссе входит в пригород, и вскоре мы уже едем по петляющей дороге, вдоль которой с обеих сторон идет высокая изгородь из сосен. Со своего места я вижу только часть лица Блейка, но кажется, он засмотрелся на деревья, как будто этот вид его успокаивает.

– Хорошо дома, – произносит он, ни к кому не обращаясь.

– Знаешь, ты бы мог остаться, – говорит его мама, со значением глядя на него.

– Не. Заскучаю по городу, – отвечает он. – И потом, Элайза тоже девушка городская.

Мы с Мишель встречаемся взглядами в зеркале заднего вида. Она поднимает бровь и сворачивает на усыпанную листьями боковую дорожку. Из-за слов Блейка у меня в груди все сжимается.

Мы останавливаемся перед домом, и Блейк, истинный джентльмен, открывает мне дверь. Дом, в котором он вырос, выстроен с размахом и соразмерно, у него голубая обшивка и клюквенно-красная входная дверь, за ним – пышные заросли сосен. Длинный зеленый задний двор кажется превосходным местом для двух энергичных мальчишек, здесь они могли много лет назад тренироваться бить по мячу в лакроссе. На подъездной дорожке припаркована еще одна машина.

– Рид и Лорен с ребенком приехали пораньше, – объясняет мама Блейка.

В доме начинается суета с объятиями и знакомствами, однако у Мишель уходит всего пара секунд на то, чтобы налить мне бокал белого вина. Рид точно такой, каким я его представляла: у него острые скулы, как у Блейка, и волнистые каштановые волосы, но когда-то атлетическая фигура немного размякла посередине. Жена у него хорошенькая, но совершенно вымотанная; волосы забраны в хвостик, чтобы ребенок, сидящий на коленях, не хватал, как хватает все вокруг. Дом оформлен со вкусом, в нейтральных тонах, техника блестящая, из нержавеющей стали, как в одном из тех домов, которые показывают по телевизору в передачах про белых верхнего среднего класса. На стенах висят семейные фотографии в черно-белых рамках.