Любовь приходит в черном - [21]

Разумнее было отказаться от него сейчас, но Марина, как начинающий наркоман, убеждала себя, что сумеет это сделать потом, не отказываться же от удовольствия!

Тренькнул телефон — Марина вздрогнула и, блаженно улыбаясь, полезла в сумочку, чтобы прочитать сообщение. Она была уверена, что ей написал Артур, но это была мама: «Привет. Когда освободишься, позвони. Скучаем».

Нахлынула обида, захотелось разбить о стену телефон. «Кнышева, стыдно. Держи себя в руках. Ведешь себя, как истеричная малолетка». Уставившись на экран телефона, Марина не заметила, как все разошлись, в актовом зале остались она и Танюха, наблюдающая за ней, подперев голову рукой.

— Пошли уже, влюбленная женщина. Смотришь на тебя, и аж завидно.

Марина грустно улыбнулась и подумала, что правильнее посочувствовать, потому что влюбленные — те же наркоманы, только зависимость не от вещества, а от человека. Сначала думаешь, что побалуешься, а через некоторое время бросишь, но потом оказывается, что балуются тобой.

В голове — каша, в душе лилии разворачиваются и розы благоухают, а надо работать. Марина вздохнула, уставившись на экран монитора. Пора явить миру новую сенсацию, например, попытаться выяснить, кто он, возлюбленный Оливии. Да, и не помешало бы узнать, как себя чувствует поп-дива, в «Космосе» ее не было.

Марина ввела в строчке поисковика: «Оливия, самоубийство, самочувствие». Первые ссылки были на ее материал, только растиражированный и слегка переделанный сомнительными ресурсами. А вот ссылка на видео датировалась вчерашним вечером.

Программа называлась «Код доступа», вел ее скандально известный Алик Бобров, сынок олигарха, жаждущий славы. Денежки папани открывали перед ним все двери, и закрытое учреждение, где лечилась Оливия, не было исключением.

— От бобра не жди добра, — пробормотала Марина и приступила к просмотру.

Начало, где кудрявый мажор с килограммовой «голдой» и очками в пол-лица занимался самолюбованием и пересказывал ее текст, Марина промотала — она не любила Боброва, его нечистоплотность, презрение ко всем и понты. Вот уж великий журналист! Если б не папенькины денежки, репортажей не было бы, кто б его пустил бесплатно в психиатрическую лечебницу?

Все знали, кто такой Бобров, даже самые несведущие домохозяйки, однако он играл в шпиона и якобы пробирался в палату Оливии обходными путями: через столовую, прачечную, прятался в складских помещениях. Опять пришлось проматывать.

На беседе с лечащим врачом Марина остановилась. Это был высоченный верзила в квадратных очках, с седой щетиной и нездоровым блеском чуть косящих глаз. Аккуратная папочка в руках и фонендоскоп, переброшенный через шею, намекали на то, что беседа — не более чем инсценировка.

Для начала врач немного поломался, но Бобров наседал с изяществом бульдозера, и в конце концов бастион нал. Александр Степанович Ямяк, так звали врача, стреляя по сторонам глазами, начал рассказ:

— У Оливии тяжелая депрессия, она не ест и не спит. Полностью отсутствует жажда жизни.

Бобров пригладил черные локоны:

— Вот как… Она не пыталась повторить попытку самоубийства?

— Это не исключено, потому мы вынуждены, э-э-э, обезопасить ее от себя самой.

— Можно ли с ней поговорить?

— Она не идет на контакт. — Яхмяк оглянулся назад. — Но ладно, только быстро.

Камера в руках оператора дрогнула и поплыла вдоль коридора, выхватывая одинаковые двери, похожие на тюремные, и периодически возвращаясь к гордо расправленной спине Боброва, который по наставлению Ямяка надел медицинский халат, но застегивать не стал, чтобы не прятать загорелую грудь с цепью и черными завитками волос.

Сначала Марине подумалось, что Оливия спит, повернувшись лицом к стене и поджав ноги, но Ямяк протопал к ней, потормошил:

— Оливия, вставайте. Надо на процедуры.

Протяжно вздохнув, незнакомая усталая женщина села, бездумно уставилась на Боброва. На ней была серая пижама, похожая на тюремную. Волосы висели неопрятными сосульками, под глазами залегли черные круги, бескровные губы шевелились, будто она читает молитву.

Марине безумно захотелось разреветься: пришло понимание, что Оливия никогда не станет прежней, она выгорела дотла, осталась ее бледная репродукция. Увиденное проняло даже Боброва: растеряв уверенность, он переминался с ноги на ногу.

— Скажите, Оливия, — пробормотал он. — Человек на фотографии, кто он?

— Уходи, Шурик, нам не о чем разговаривать, — пробормотала она, плюхнулась на кровать и отвернулась лицом к стене.

И Алик, скукожившись, попятился. Казалось, его локоны зашевелились от страха, будто из глаз Оливии на него смотрела сама смерть, дышала затхлым, облизывала беззубые десны и шамкала: «Смотри и помни. Мои, вы все мои».

Сюжет продолжился разговором с Ямяком, который поостерегся давать прогнозы, сказал только, что попытается добиться ремиссии с помощью препаратов.

Увлеченная, Марина не заметила остановившуюся позади и вытянувшую шейку Кристину.

— Ниче себе ее накрыло, — прокомментировала она. — Никогда не понимала, как можно себя так изводить из-за мужиков. Их же, как грязи.

— Ты так говоришь, будто никогда не влюблялась, — с укором сказала Таня.