Любовь поры кровавых дождей - [76]

В какой-то миг, не выдержав, я уже готов был крикнуть: «Огонь!» — но, к счастью, батарея Снегирева наконец заговорила, и третий танк слева накренился на бок.

— Прямое попадание! — удовлетворенно воскликнул я.

Странно все-таки наблюдать за боем со стороны, если вынужден бездействовать. Все происходящее доходит до твоего сознания словно с опозданием. Прежде, когда батареи подчинялись мне, я определял результаты стрельбы. Пусть подбитый танк по инерции еще продвигался вперед, но я уже знал, что он обречен, не страшен.

С нашего наблюдательного пункта все виделось совсем иными глазами. Да, смотреть на бой со стороны — это все-таки большое искусство!

Мое ощущение времени впало в противоположную крайность: теперь секунда вмещала в себя час, ибо обстановка менялась каждое мгновение. Вражеская артиллерия не смолкала, вихри земли, поднятые взрывами, поднимались до самого неба.

Когда правая колонна танков спустилась к реке, снова дружно заговорила первая батарея, два танка справа вспыхнули огнем.

Неуемная радость охватила меня, я почему-то вспомнил в эти минуты до неправдоподобия белоснежные зубы комбата первого — капитана Снегирева. Этого человека природа одарила буквально всем: и красотой, и чистотой, и умом.

Лишившись двух головных машин, цепочка танков сжалась, не сбавляя, однако, скорости. Казалось, она сейчас перейдет брод. Неожиданно группа раскололась: часть танков скрылась в прибрежных камышах, другая, чуть отклонившись в сторону, поднялась по склону. Вторая группа состояла из четырех танков. Мне было плохо видно, но я был уверен, что эта четверка в целях круговой обороны идет вплотную друг к другу.

Спустя время танки выползли из камышей и повернули к своим позициям. Первая батарея послала вдогонку два выстрела, но неудачно.

Между тем левая танковая колонна, врезавшаяся в наше расположение, уже не была видна. Видимо, она выполняла задание предпринять глубокий рейд.

Правая колонна, скорее всего, служила для отвода глаз, она должна была привлечь к себе огонь нашей артиллерии, чтобы облегчить задачу атакующей левой.

Евжирюхин позвонил из штаба, когда несколько затихла стрельба, и попросил подробно доложить обстановку.

Я высказал свои подозрения: атака танков у первой батареи была ложной, она предпринята для того, чтоб облегчить задачу левой колонне, прорвавшейся и углубившейся в наше расположение. Но Евжирюхин не поверил мне, наоборот, он в гневе кричал, что танки повернули обратно, а я этого даже не заметил и только зря сею панику.

Помните притчу о том, как муж воевал, а жена пересказывала соседям подробности этого боя? Вот и Евжирюхин принялся разъяснять мне картину боя, свидетелем которого он не был.

По его словам, фашисты всего лишь пытаются выявить наши противотанковые силы, уточнить возможность перехода через брод. Когда Евжирюхин замолчал, я спросил его, что же мне делать дальше, какова цель моего пребывания здесь, но генерал ничего определенного не ответил и поспешно повесил трубку.

Сомнений больше не было: смутное чувство, что мне не доверяют, не было ложным. Однако невозможно было понять: почему все-таки послал меня сюда Евжирюхин, какую он цель преследовал?

Я думал об этом, а сам ни на секунду не прерывал наблюдения. Любопытно, что мрачные, тяжелые думы о себе сейчас казались неважными, а главным представлялся бой, постепенно разворачивающийся на моих глазах.

С того берега, где в высоких зарослях виднелись башни и орудийные хоботы четырех танков, вдруг потянулись кверху мягкие клубы черного дыма и лениво расползлись над землей. Спустя мгновение ветер поднял их в воздух, смешал. Вскоре вся местность, где притаились танки, была окутана черной пеленой. Ясно, немцы зажгли дымовые шашки, чтоб под их прикрытием либо атаковать наш берег, либо повернуть обратно.

Когда дым рассеялся, танки уже исчезли. Словно ожидая этой минуты, прекратила огонь вражеская артиллерия, и снова наступила тишина. Я говорю — тишина, ибо на глухой грохот дальнобойной артиллерии, взрывы снарядов и короткий треск пулеметов никто уже не обращал внимания. Да, это была тишина, хотя и относительная.

Мне нужно было послушать командиров батарей. Разговаривая с ними по телефону, я отметил в себе какую-то перемену. Хуже нет, когда люди повторяются, раньше я этого никогда не делал, что же теперь со мной приключилось? Неужели меня, словно какого-то «генерала без армии», обуял подсознательный страх, что люди с первого раза не поймут мои слова? Потом я подписал небольшой рапорт, который надлежало послать Евжирюхину, и вдруг ощутил страшную усталость и пустоту. Ведь так или иначе, но командиром-то полка был Яхонтов, и каждая батарея тоже имела своего командира.

А каковы же мои полномочия? Ведь на их месте я, разумеется, не позволил бы никому вмешиваться в мои дела. Так по какому праву я буду вмешиваться в их действия, тем более что пока, согласно сложившейся обстановке, они поступают правильно.

Мне еще никогда не приходилось находиться в таком двусмысленном положении. С одной стороны, я облечен определенной властью, согласно уставу мне подчиняются полки, с другой — я сейчас был не у дел.