Любовь поры кровавых дождей - [53]

— Это обед на двоих?

Сержант молчал.

Я повторил вопрос, но он по-прежнему молчал, уставясь на меня красивыми наглыми глазами.

Я велел позвать повариху. Примчалась, запыхавшись, толстая и неповоротливая Лашченина. На мой вопрос, сколько порций она выдала Рыкулину, стала оправдываться:

— Да что же мне делать, товарищ майор, пристанет как банный лист, не знаешь, куда и деваться. Когда я спросила… нет, когда он сказал…

Я прервал болтливую повариху и велел Рыкулину вернуть котелки. Подполковнику была послана положенная ему порция обеда, а сержанта я отдал под арест.

— Ваши ночные гости тоже там, — сказал я ему, — можете потанцевать с ними.

Лашченина лишилась места поварихи и была послана в распоряжение самого строгого командира батареи.

Через полчаса, запыхавшись от быстрой ходьбы, ко мне ворвался подполковник.

— Что вы делаете, майор, не понимаете, что играете с огнем?

— С огнем?

— Да, с огнем! Какое вы имели право арестовывать моего сержанта?

— А я не ограничусь только арестом. Передам его дело на расследование.

Подполковник, как мне показалось, насторожился.

— Что он натворил? — спросил он уже с меньшей заносчивостью.

— Он мошенничал, занимался вымогательством… — ответил я и тотчас почувствовал, что подполковник облегченно вздохнул, Я понял, что ему известны более тяжкие проступки сержанта.

А что Рыкулин способен на многое, я в этом не сомневался. Но не столь уж велика птица этот сержант, чтобы из-за него сыр-бор загорелся, тем более я был уверен: Рыкулин своевольничает не без ведома своего командира.

— Знаете что, товарищ подполковник, — сказал я возмущенному Яхонтову, — оставьте у меня своего сержанта. Он здоров, сообразителен, я зачислю его в батарею и сделаю из него отличного артиллериста. А вместо Рыкулина мы подыщем вам более подходящего, степенного и надежного человека…

Тут Яхонтов очертя голову накинулся на меня. Но я в долгу не остался. Сержанта я не освободил, а расследовать его дело велел своему заместителю (кстати, он такие конфликтные дела разбирал всегда с великой охотой).

На следующий день мне позвонили из штаба артиллерии армии и настоятельно попросили ограничиться трехдневным арестом Рыкулина, после чего вернуть его подполковнику, потому что Яхонтов ни о ком другом и слышать не хочет.

Что мне оставалось делать? Я продержал Рыкулина под арестом три дня, после чего вернул его командиру.

В течение трех дней подполковник не подходил ко мне. К исходу четвертого он заглянул как ни в чем не бывало, словно и не было между нами неприятного инцидента.

Не добившись от меня ничего «прямой атакой», начальник полигона решил, видимо, действовать иначе.

Должен признаться, что с первых же дней нашего расположения на полигоне мне пришлось нелегко. Груз, возложенный на мои плечи, был столь велик, что я порой отчаивался, справлюсь ли с ним. В такие минуты безысходности я старался бывать среди людей, шел в подразделения. Иногда я целыми сутками не покидал батареи, ведь спустя месяц вместе с передовыми частями армии мы должны были прорвать вражескую линию обороны, и, как говорят артиллеристы, следовать за стрелковыми частями «огнем и колесами».

Меня беспокоило то обстоятельство, что пополнение полка состояло сплошь из новичков, не нюхавших пороху. Им всем следовало хорошо овладеть стрельбой, военной техникой, приобрести навыки быстрой перекатки орудий во время боя, что нелегко дается не только новичкам, но и опытным солдатам, долгое время находившимся в обороне.

Хотя помимо всего этого у меня было еще немало забот, опыт подсказывал мне, что основное внимание следует уделять именно боевой подготовке, остальное можно переложить на плечи заместителей.

Едва я возвращался к себе поздно ночью и успевал отстегнуть портупею, как являлся подполковник и с места в карьер начинал ругать какое-нибудь мое подразделение или же всю мою часть в целом.

— Я, дорогой майор, — он всегда начинал с этих слов, — ворчун по натуре, но сердце у меня доброе. Мне-то уж можно поверить в отношении артиллерийского дела. Тут я, как говорится, собаку съел! Шутка ли, тридцать лет служить в артиллерии! В царской армии я фейерверкером был и принимал участие в Брусиловском прорыве… Ты же, дорогой друг, не обижайся, еще молод. Ты должен учиться у таких, как я, потом сам скажешь спасибо… Слушай, вот этот твой длинный ефрейтор, заряжающий, он почему-то не отводит правую ногу в сторону, заряжая орудие; так вот, если ему придется стрелять при большом угле прицела, при откатке орудия эту самую ногу переломит ему казенником как макаронину, понял?

Вслед за этим шли рассуждения о беспросветной жизни безногого, об ущербе, который он приносит государству. Слава богу, к тому времени я уже дремал…

На следующий вечер Яхонтов являлся с другим замечанием (в день он выдавал только по одному замечанию):

— Слушай-ка, что я тебе скажу, майор, ты уже знаешь, что я люблю поворчать, и, наверное, не обидишься… Эх-эх,-эх, когда я был таким молодым, как ты, я охотился за замечаниями старших, как за перепелками… Не любил, когда меня хвалили, любил, когда поругивали… Так вот, я хочу немного… Ты, надеюсь, поймешь…