Любовь поры кровавых дождей - [223]

Товарищи мои как раз уже полдничали. От Жирасова не укрылось мое ликование, и он не преминул меня поддеть:

— Вы только поглядите на него, сияет как после сытного обеда!

Все дружно расхохотались. Лейтенант Лобов чуть не лопнул от смеха, артиллерийский техник Ковалев вскочил, раскинув руки, прямо как петух, когда он вышагивает вокруг курицы, приподняв одно крыло, а второе волоча по земле.

И только сейчас я догадался, что товарищи на протяжении всех трех дней исподтишка следили за мной! Они прекрасно знали, что есть мне нечего, и с любопытством ждали, что же я предприму.

Меня это, честно говоря, поразило. Я не мог понять, как у них хватило выдержки наблюдать за голодным человеком и ни разу не предложить ему поесть.

Я и раньше подозревал, что во всем этом кроется какой-то смысл, пока неведомый мне. Да, обязательно должна была быть какая-то причина, которая оправдывала бы такое странное поведение моих товарищей. Но какая?..

— Если ты очень меня попросишь, я с тобой поделюсь, — насмешливо проговорил Жирасов и пошевелил у меня перед носом тремя сложенными в щепотку пальцами, словно цыплят кормил.

Я вспыхнул, молниеносно схватил протянутые ко мне пальцы и сжал их с силой, удивительной в человеке, не евшем три дня. Длинные пальцы бедного Жирасова аж хрустнули. Я и до сих пор не понимаю, откуда у меня силы взялись!

Жирасов попытался высвободить руку, но она была схвачена намертво, как клещами, и я сжимал ее все крепче. В конце концов лицо у него перекосилось от боли, и он попросил: «Отпусти, пальцы сломаешь».

— Будешь еще ко мне цепляться?

— Нет, — поспешно ответил он, и только после этого я отпустил его.

В вагоне стояла мертвая тишина. Ребята молча наблюдали за нашим поединком.

Жирасов тряс рукой и дул на пальцы. Признаться, я был удивлен, обнаружив, что его силенки отнюдь не соответствуют его росту. Рука была слабая и влажная от пота. Я даже почувствовал легкое презрение к человеку, которым еще недавно искренне восхищался.

Повернувшись, я молча вышел из вагона.

Эшелон долго стоял на какой-то маленькой станции. Высыпав из вагонов, бойцы и командиры прилегли на зеленой травке в тени под водокачкой. Мимо прогуливались мои товарищи. Один из них подошел ко мне. Я поднял голову — это был военврач Широков.

— Я только сейчас узнал, что вы… — он запнулся, — что у вас… кончились продукты… Знаете, хочу вам предложить… пока вы получите новый паек… — Он окончательно смешался.

Ясно, он узнал о происшедшем от обитателей нашего вагона. Видимо, моя стычка с Жирасовым заставила ребят задуматься: им, должно быть, стало стыдно.

— Вы ошибаетесь, — сказал я и без того смущенному Широкову, — у меня еды хватит еще на три дня.

— Не знаю, мне так сказали… — Он пожал плечами и, кажется, остался в недоумении.

Через некоторое время появился лейтенант Колотов. Он двигался так осторожно, словно я спал и он боялся меня разбудить.

— Пора кончать эту дурацкую игру. Пошли перекусим. У меня даже водка есть…

— Спасибо, я не голоден.

— Как это?

— Я только что поел.

Колотов был в растерянности: просто не знал, что делать. Теперь я не сомневался, что эта история была делом рук Жирасова.

Вечером старшина пригласил меня в свою тесную каптерку, отделенную от общего вагона фанерной перегородкой. Там жили старшина и повар. На столе лежал целый каравай хлеба и изрядный кусок сала.

Я чуть было не набросился на еду, но постеснялся старшины. А он как будто понял мое состояние:

— Вон в том чайнике кипяток, сахар в банке. — С этими словами он вышел.

Я накинулся на хлеб и в один присест умял почти половину каравая.

Утолив первый голод, я нарезал сало и стал есть медленнее и спокойнее. Мне кажется, я никогда не ел такого вкусного хлеба и сала.

На железной печурке стоял видавший виды помятый чайник. Я налил в кружку кипятка и стал пить большими глотками. Горячая вода обжигала мне глотку и внутренности, но я испытывал невыразимое наслаждение.

Когда от хлеба осталась лишь четвертушка, я почувствовал, что больше есть не могу. Завернув остатки в толстую коричневую бумагу, я отправился в свой вагон.

Жирасов стоял, поставив свою длинную ногу на подножку. Судя по всему, он поджидал меня, чтобы поговорить «по душам».

— Ты задумал поиздеваться надо мной, чтобы высмеять перед товарищами? — В его голосе звучала угроза.

— Это ты, по-моему, хотел надо мной позабавиться, — как можно спокойнее ответил я.

— Ты не забывай, мы не в гости едем, а на фронт!

— Это ты не забывай, а я помню.

— И зря людей не обижай. На войне нужна дружба, а не вражда. Там у нас будет общий враг.

— Пропусти! — сказал я.

— Не пропущу, пока не ответишь на один вопрос.

Мне стало любопытно, что он от меня, в конце концов, хочет, и я задержался.

— В тот день, когда мы выехали из Москвы, мы все получили одинаковые пайки. А ты взял и своим пайком накормил ребят. Почему ты так поступил? Ведь тебе дали столько же, сколько остальным?

— Я думал, что и остальные поступят так же.

— Хе-хе-хе! Вы только посмотрите на него! Он думал! Интересно, почему ты так думал, и с чего это мы должны были поступать так же? У каждого есть свой паек, каждому дали его персонально, значит, каждый должен съесть его сам! А ты вообразил, что кто-то обязан кого-то кормить? Чего ради?