Любовь поры кровавых дождей - [194]
Все смотрели на нас.
Такое внимание явно доставляло удовольствие капитану, он чувствовал себя как рыба в воде.
— Ну, пора оценить боевую обстановку, — сказал Полтавцев и, заложив руки за спину, принялся неторопливо оглядывать зал.
Гармонист заиграл фокстрот.
Не успел я и глазом моргнуть, как Матюшин подхватил сидевшую неподалеку полненькую девушку, Михайлов куда-то исчез, а Петров пригласил какую-то женщину примерно своих лет.
Не прошло и минуты, вижу — среди танцующих покачиваются их улыбающиеся физиономии. Они танцевали так старательно, с таким явным удовольствием, словно в жизни не делали ничего приятнее и важнее этого.
В углу остались только мы с Полтавцевым. Я тоже направился было к стоявшей неподалеку крупной дебелой бабе, но капитан схватил меня за локоть.
— Дикари! — прошипел он. — Все разбежались! Останься! Стой здесь!
Что было делать?
«Ну, ладно, — подумал я, — не стоит его огорчать…»
Полтавцев внимательно разглядывал женщин, но ни одна из них не задерживала его внимания.
К этому времени кончился первый танец.
Наши танцоры вернулись довольные и, сдерживая возбуждение, негромко делились впечатлениями.
Во время следующего танца повторилось то же самое: ребята при первых же звуках гармони бросились врассыпную, а Полтавцев по-прежнему стоял, заложив руки за спину, и выбирал себе партнершу. Теперь он оглядывал женщин, сидевших вдоль стены на лавках. Он всегда вел себя так: пока на кого-нибудь глаз не положит, не танцует. Ну, а я топтался подле него и то и дело засовывал руки в бездонные карманы своих галифе.
После третьего танца наконец-то капитан сделал стойку. Я заметил это по выражению его глаз. Проследил за его взглядом и в дальнем углу зала увидел рослую крепкую женщину с удивительно красивым, я бы сказал — величаво-красивым лицом.
У капитана было чутье на красивых женщин, собачий нюх: если б их всех упрятали в подземелье, он бы и там их учуял.
— Теперь и мы потанцуем! — проговорил он и хлопнул по плечу старшину Петрова.
Петров все понял без слов — не в первый раз мы вместе ходили на танцы. Он протолкнулся к гармонисту и что-то шепнул тому на ухо. Гармонист, худенький молодой парнишка, с готовностью вскочил и протянул гармонь Петрову, а сам отошел к дверям и извлек из кармана кисет. Петров неторопливо приладил гармонь, потом взял несколько неожиданно громких аккордов. Красивые, стройные звуки наполнили зал. Люди притихли. Все почувствовали, что гармонь попала в руки мастера.
Но Петров вдруг посреди быстрого перебора прервал игру и взглянул на Полтавцева: это был их старый, давно выработанный прием… Когда гармонь выжидающе смолкла, Полтавцев провел руками по своему ржаному чубу и четким неторопливым шагом, подняв голову и улыбаясь, направился к дальнему углу, где на лавке сидела красивая незнакомка и разговаривала с подругой.
Капитан шел с уверенной неторопливостью. Он так нес свои широкие плечи, словно этот его гордый проход по залу был коронным номером субботней программы. Теперь гармонь в такт его хода приглушенно играла.
Все, кто был в зале, восхищенно смотрели на это церемониальное шествие.
Когда Полтавцев подошел к выбранной им женщине, поклонился ей и, приглашая на танец, протянул руку, Петров на мгновенье смолк, потом резко растянул гармонь и заиграл вальс, да так, что даже безногий не усидел бы на месте…
Гармонь звучала точно огромный орган. Ее звуки, как ток, пробежали по телу. Однако никто не танцевал: все смотрели на капитана и его избранницу.
На приглашение капитана женщина приподнялась, но полностью не встала, что-то сказала ему. Капитан с лихостью первоклассного строевика щелкнул каблуками и опять протянул руку. На этот раз женщина даже не приподнялась, только негромко сказала что-то.
И случилось невообразимое: гордый, самолюбивый капитан Полтавцев, побежденный, красный, повернулся и, поджав хвост, побрел к нам. Хорошо еще, что к этому времени пары пустились по кругу и этим в какой-то мере стерли неловкость.
— Матюшин, эту женщину будем брать приступом! Ясно? Сейчас к ней подойдешь ты и пригласишь. Если она и с тобой не пойдет, пригласит Михайлов, если и ему откажет… — Капитан взглянул на меня, с минуту смотрел и, осклабясь, закончил: — Спустим на нее этого красавца мужчину! — Он поправил на мне ремень, одернул гимнастерку и хлопнул по спине: дескать, не сутулься, Пересыпкин, держи хвост морковкой… — Вся надежда на тебя! — сказал он, глядя мне в глаза, и расхохотался. Он пытался замаскировать как-то свою неловкость, оттого и петушился.
Полтавцев подал знак Петрову.
И повторилась сцена похода через весь зал к сидящей на лавке женщине и постыдное возвращение. С той только разницей, что на этот раз исполнителем был не Полтавцев, а коренастый, круглый как мяч Матюшин.
Матюшин тоже промаршировал перед нами, выпятив грудь и задрав подбородок так, словно был не в клубе на танцах, а на плацу обучал новобранцев.
Все следили за ним. В зале царила напряженная тишина.
Когда Матюшин поклонился женщине и протянул ей руку, Петров опять прервал на мгновенье игру и, тут же растянув гармонь во всю ширь, заиграл медленное, удивительно мелодичное танго.
Сильный шторм выбросил на один из островков, затерянных в просторах Тихого океана, маленький подбитый врагом катер. Суровые испытания выпали на долю советских воинов. О том, как им удалось их вынести, о героизме и мужестве моряков рассказывается в повести «Десять процентов надежды». В «Памирской легенде» говорится о полной опасностей и неожиданностей пограничной службе в те далекие годы, когда солдатам молодой Советской республики приходилось бороться о басмаческими бандами.
Роман «Одержимые войной» – результат многолетних наблюдений и размышлений о судьбах тех, в чью биографию ворвалась война в Афганистане. Автор и сам служил в ДРА с 1983 по 1985 год. Основу романа составляют достоверные сюжеты, реально происходившие с автором и его знакомыми. Разные сюжетные линии объединены в детективно-приключенческую историю, центральным действующим лицом которой стал зловещий манипулятор человеческим сознанием профессор Беллерман, ведущий глубоко засекреченные эксперименты над людьми, целью которых является окончательное порабощение и расчеловечивание человека.
Один из ветеранов Коммунистической партии Чехословакии — Р. Ветишка был активным участником антифашистского движения Сопротивления в годы войны. В своей книге автор вспоминает о том, как в 1943 г. он из Москвы добирался на родину, о подпольной работе, о своем аресте, о встречах с несгибаемыми коммунистами, которые в страшные годы фашистской оккупации верили в победу и боролись за нее. Перевод с чешского осуществлен с сокращением по книге: R. Větička, Skok do tmy, Praha, 1966.
В этой книге – взгляд со стороны на события, которые Анна Франк описала в своем знаменитом дневнике, тронувшем сердца миллионов читателей. Более двух лет Мип Гиз с мужем помогали скрываться семье Франк от нацистов. Как тысячи невоспетых героев Холокоста, они рисковали своими жизнями, чтобы каждый день обеспечивать жертв едой, новостями и эмоциональной поддержкой. Именно Мип Гиз нашла и сохранила рыжую тетрадку Анны и передала ее отцу, Отто Франку, после войны. Она вспоминает свою жизнь с простодушной честностью и страшной ясностью.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Повесть «Сорок дней, сорок ночей» обращена к драматическому эпизоду Великой Отечественной войны — к событиям на Эльтигене в ноябре и декабре 1943 года. Автор повести, врач по профессии, был участником эльтигенского десанта. Писателю удалось создать правдивые, запоминающиеся образы защитников Родины. Книга учит мужеству, прославляет патриотизм советских воинов, показывает героический и гуманный труд наших военных медиков.