Любовь поры кровавых дождей - [129]

Он брил меня и рассказывал. Рассказывал так просто, будто и не рисковал жизнью, и вообще ничего особенного не совершал.

И о своей работе он скупо рассказывал, хотя была она не из легких. Каждый день колесить по фронтовым дорогам и развозить по нашим подразделениям продукты было и трудно, и опасно. Вражеские истребители охотились за автомашинами, артиллерия же обстреливала нас беспрестанно.

А тем временем в деле обороны Ленинграда происходили большие изменения.

В конце августа был создан Ленинградский фронт, которым с начала сентября командовал Ворошилов, а с 13 сентября — Жуков.

8 сентября немцы взяли Шлиссельбург и начали блокаду Ленинграда. Положение города стало крайне тяжелым.

13 ноября в руках немцев оказалась Гатчина (Красногвардейск). Мы отступили к Пушкину.

И настала пора величайшего испытания…

В то утро нас попросили включить батареи в боевые порядки стрелковых частей. Первая батарея должна была занять позицию на одной из высот. На этом участке фронта не было стрелковых частей, и впереди нас в окопах сидели только подразделения боевого охранения.

Поскольку батареи должны были действовать вместе со стрелковыми частями, штаб дивизиона освобождался от некоторых обязанностей. Я, мой заместитель и начальник штаба разобрались по батареям. Мне досталась первая батарея.

Когда я пришел на ее новую огневую позицию, только начинало светать.

Бойцы рыли орудийные окопы, маскировали их травой и ветвями. Для огневой позиции выбрали холм, с которого открывался отличный обзор всей расстилавшейся перед ним местности. За просторной равниной чернела полоса леса. Оттуда мы и ждали появления врага.

Лишь только рассвело, к нам прибыл командир артиллерийской группы полковник Одинцов.

Я впервые увидел тогда этого сурового и опытного артиллериста. Невысокий, энергичный полковник с маленькими усиками мигом обежал всю позицию и отдал мне приказ: разделить батарею на два огневых взвода, по два орудия в каждом. Один из взводов расположить на старом месте, второй — на ближайшей высоте.

Время не терпело. На старой позиции я оставил с двумя орудиями командира батареи и одного взводного, а другую пару пушек и командира взвода перевел на новую позицию. Поскольку с высоты все лучше просматривалось, я решил тоже остаться с ними.

Уставшие от рытья окопов, не спавшие всю ночь бойцы принялись рыть новые окопы. Они работали так бодро и споро, что через короткое время мы спустили орудия в окопы и замаскировали их.

От нас до старой позиции, где я оставил два орудия, было расстояние около километра. Между нами пролегала низина, по которой протекал ручей.

Низину пересекали две продольные складки. Если бы наш заградительный огонь остановил атакующих нас вражеских солдат, они могли бы залечь в эти складки и укрыться от нашего огня. Это представило бы большую опасность для наших огневых взводов.

Когда окончательно рассвело, я тщательно осмотрел окрестность. Было совершенно очевидно, что, если немцы перейдут в наступление и последуют за своими танками, они атакуют нас именно вдоль ручья.

Видимо, и сам Одинцов считал так. Потому и разделил батарею надвое, поставив по огневому взводу на каждую из этих двух высот.

Только-только я разрешил бойцам передохнуть, как наши разведчики, высланные вперед, передали по телефону сигнал боевой тревоги. Расчеты бросились к орудиям.

Мы напряженно вглядывались в даль, однако ничего подозрительного не замечали. Но вскоре раздался гул мощных моторов.

Не прошло и минуты, как немецкие бомбардировщики «Юнкерс-87», зайдя с тыла, начали пикировать над нами, оглушая всю окрестность ужасающим грохотом.

Но удивительно было то, что немцы бомбили равнину перед высотами. А там сейчас находились лишь заросшие травой пустые окопы, отрытые местными жителями еще несколько месяцев тому назад.

Самолеты врага приняли их за наш оборонительный рубеж!

Разве могли немцы представить себе, что у нас не имелось никаких оборонительных рубежей и в коридоре шириной в три-четыре километра стояло лишь четыре наших орудия и несколько взводов боевого охранения!

Прошел еще час, наблюдатели сообщили о появлении танков.

Я кинулся к брустверу, приставил к глазам бинокль и тщательно оглядел простиравшуюся перед нами равнину.

Слева по направлению к нам продвигались шесть танков, за которыми следовали автоматчики.

Тяжелые машины с качающимися пушками-хоботами ползли медленно, чтобы автоматчики могли бы поспевать за ними.

С сильно бьющимся сердцем наблюдал я, как приближались танки с черными крестами на белых кругах. Мы уже отчетливо слышали их грохот, лязг гусениц.

Наблюдая за танками, я то и дело поглядывал на две пушки, замаскированные на соседнем холме.

Танки пока еще были далеко от нас, вне досягаемости наших орудий, но они значительно приблизились к соседней высоте, оттуда вот-вот должны были открыть огонь.

В это время снова появились немецкие самолеты. Казалось, у них было все наперед рассчитано, так своевременно они налетели.

Сбросив бомбы на наши высоты, они поспешно скрылись. Слава богу, бомбы разорвались на склонах высот, не причинив нам вреда.

Именно в то мгновенье, когда я подумал, что, кажется, на этот раз пронесло, с тыла, описав круг, коршуном пронесся истребитель, выпустив на нашу позицию пулеметную очередь.