Любовь поры кровавых дождей - [11]

— Сержант Нелидова, рядовая Еремеева, когда вы ели в последний раз?

— Сегодня в шесть утра, товарищ капитан, — ответила Нелидова. В ее тоне чувствовалось некоторое удивление.

— Старшина Шульженко, а который сейчас час?

— Восемнадцать сорок, товарищ капитан!

— Значит, сколько времени бойцы не ели?

— Двенадцать часов, товарищ капитан, — упавшим голосом ответил старшина.

— Сколько километров вы прошли сегодня? — спросил капитан девушек.

— Двадцать пять, — ответила Еремеева.

Командир обернулся, поглядел на нас и, обращаясь к старшине, проговорил таким тоном, что у Шульженко, верно, поджилки затряслись:

— Так вот, старшина Шульженко! Запомните: красноармейца перво-наперво накормить надо, затем — своевременный отдых ему дать, вы же с ходу на всеобщее обозрение их выставили, — он кивком головы указал на сновавших неподалеку бойцов. — А теперь вот мы их мучаем… Отведите, товарищ старшина, прибывших куда следует, устройте их, покормите, пусть отдохнут с дороги, а потом и потолкуем. — Он круто повернулся и не спеша зашагал к своему мостику.

Я незаметно взглянул на девушек. Они провожали капитана таким благодарным взглядом, что мне даже завидно стало.

Идя вслед за капитаном, я очень хотел оглянуться на них, но этого нельзя было делать, ведь из каждой щели за нами наблюдали зоркие глаза бойцов и отмечали каждое наше движение, каждый жест…

Ночь прошла мирно, немцы нас не беспокоили, однако никто на бронепоезде не сомкнул глаз.

Все мы, и солдаты, и командиры, были непривычно возбуждены. Просто поразительно, как взбудоражило всех военнослужащих бронепоезда, независимо от возраста и званий, появление этих двух девушек.

В это трудное время командный состав бронепоезда частенько спал не раздеваясь: мы просто валились на наши жесткие койки с тонкими соломенными тюфяками, где изголовьем служили набитые соломой наволочки, и спали чутко, как зайцы. Да и не сон то был, а полусон, какая-то дрема. Так проходили дни, недели, месяцы…

Если ночь, хотя бы часть ночи выдавалась спокойная, то командирам все равно по нескольку раз приходилось подниматься и обходить бронепоезд из конца в конец, проверяя часовых. Так у нас было заведено.

Но в ту ночь нам не спалось.

Капитан все ходил и ходил взад-вперед, улегся совсем уже под утро, а поднялся раньше всех.

Красноармейцы и младший комсостав нашего бронепоезда жили в обыкновенных товарных вагонах, приспособленных с грехом пополам под жилье. В них были сделаны нары в два яруса, на которые более хозяйственные и расторопные постелили соломенные тюфяки, а беззаботные спали на голых досках, застланных байковыми одеялами, и укрывались шинелями.

Кроме жилых были у нас и кухонный вагон, и склад, и мастерская. Единственный купейный вагон занимал командный состав. Здесь же находился и Ленинский уголок. Несколько вагонов были приспособлены под санчасть, склад боеприпасов и другие подсобные помещения. Эти двенадцать вагонов назывались «базой».

В ту ночь на «базе» до утра слышался тихий шепот, приглушенные разговоры. Солдаты рассказывали друг другу про свою жизнь. Речь шла преимущественно о женщинах.

Словом, бронепоезд был похож на растревоженный пчелиный улей.

Наш состав был довольно большим, не таким, как остальные: его соединили из обычного полевого и зенитного бронепоездов. Он имел два паровоза, один бронированный и один обыкновенный, так называемый «черный», четыре больших броневагона с полевыми пушками и пулеметами и четыре открытые боевые платформы с бронированными бортами для 76-миллиметровых зениток. Кроме того были еще платформы для малокалиберных орудий и крупнокалиберных пулеметов.

На расположенной в центре состава командирской платформе был командный мостик, а рядом помещались приборы управления зенитным огнем — ПУАЗО.

Имелось и несколько аварийных платформ. Это были обычные товарные платформы, груженные запасными рельсами и шпалами. «База» имела собственный небольшой паровозик марки «ОВ».

По боеспособности и огневым возможностям бронепоезд-123 равнялся артиллерийскому дивизиону и зенитно-пулеметной роте, вместе взятым.

В ту пору, когда к нам прибыли девушки, «база» стояла на одноколейке, идущей через лес, а в некотором отдалении на специально отведенной ветке стоял бронепоезд. Лес же был такой густой и высокий, что бронепоезд трудно было обнаружить не только с самолета, но и на земле, пока вплотную не подойдешь.

Жилые и хозяйственные вагоны мы искусно замаскировали еловыми ветками, так что разглядеть «базу» тоже было непросто.

…Утром все поднялись раньше привычного.

Выйдя из вагона, я сразу заметил, что народу перед бронепоездом собралось гораздо больше, чем обычно в такую пору. Все были уже на ногах, и в ожидании завтрака иные беседовали, стоя небольшими группами, а иные прогуливались вдоль состава.

«Ждут появления девушек», — подумал я. Оказывается, созерцать женщину для мужчины всегда приятное занятие, даже в фронтовых условиях.

Но наших дальномерщиц не было видно.

Вскоре показался врач. Это обещало скорый завтрак. Но увы — в это время душераздирающе завыла сирена.

— Тревога!

Немцы, как правило, приурочивали свои налеты ко времени, когда подходило время еды.