Любовь по обмену - [19]

Непостижимо.

Зоуи наклоняется, садится на доску, обхватывает колени и молча смотрит вдаль. Присаживаюсь рядом.

– Красивый вид, правда? – выдаю.

– Да, – отвечает она на американский манер. Небрежно проглатывая окончание, и до меня доходит, что девчонка уже невольно копирует мое произношение. Какие-то два дня, а оно вон как – само у нее выходит.

– И удобно, – продолжаю нести бред. – Не нужно спускаться на улицу, чтобы покурить.

– Угу, – задумчиво кивает Зоуи. – Только вот я не знала, что Стёпа… бывал здесь.

Вытягиваю ноги и медленно вдыхаю прохладный вечерний воздух. Опять хочется курить.

– Неловко вышло с твоим парнем.

– Да. Очень. – Она поворачивается и долго смотрит на меня, а затем обхватывает свои предплечья руками, чтобы не мерзнуть. – Где ты был сегодня, Джастин?

Ее взгляд скользит по моему лицу и останавливается на разбитой губе.

– А почему в вашей стране никто не улыбается? – спрашиваю я вместо ответа.

Зоя

Ну, если честно, меня вопрос совсем не удивил. Я ожидала нечто подобное с того момента, как Челси рассказывала мне про «small-talk»: мало того что американцы улыбаются всем подряд, так у них еще действует правило короткой светской беседы. Это когда ты приходишь в магазин, парикмахерскую, стоишь в очереди в какое-то учреждение и обмениваешься ничего не значащими бессодержательными фразами со случайными людьми.

Разговоры о пустяках, о погоде, о своей семье – неотъемлемая часть этикета в Штатах и Старом Свете. Поболтать с незнакомыми людьми или кассиром в супермаркете – это проявление вежливости и учтивости. Даже если ты торопишься, даже если нет настроения – обменяться хотя бы парой дежурных фраз приходится.

Для моей страны такое поведение, конечно, непривычно. И это еще мягко сказано. Одно дело, когда ты знаешь продавца в магазине возле дома, и совершенно другое – когда спрашиваешь у первого встречного кассира: «Хэй, привет, как дела? Не правда ли, сегодня ужасно холодно?» Я даже представляю выражение лица, с каким на тебя посмотрят после этой фразы. Самое щедрое, на что ты можешь рассчитывать в ответ, это сдержанное «угу».

И дело тут не в воспитании, а в менталитете.

– Понимаешь, – начинаю я, и меня все еще потряхивает после случившегося во время разговора со Славой, – сначала это кажется грубостью… но, думаю, русские просто более искренни в своем отношении к другим людям. Мы не унылые, мы – серьезные. Нас часто настораживает, если человек улыбается без причины. – Разглаживаю складочки на платье и замираю, когда на мое запястье вдруг садится большая бабочка. Она наряжена в идеально белое одеяние с крупными черными пятнышками, а по краям крылышек, словно кто-то пеплом присыпал, тянется красивая черная окантовка. – Мы не улыбаемся, потому что так нужно или так принято, – говорю с придыханием. – Если русский человек тебе улыбнулся, значит, он действительно хорошо к тебе относится.

Я боюсь дышать. Не хочу, чтобы она улетала. Розовый закат, пробивающийся через ветви яблони, причудливо отражается в узорах ее тонких, хрупких крыльев. Моя рука заметно дрожит. Медленно поворачиваюсь к Джастину. Одними только глазами.

Он тоже смотрит. Завороженно, затаив дыхание. Его рот приоткрыт, черные ресницы подрагивают, привлекая внимание к пытливым зрачкам, блестящим в лучах заката. Когда парень громко сглатывает, его кадык дергается вверх-вниз, и это вызывает у меня улыбку, потому что я, кажется, впервые вижу его таким искренним. Ни морщинки на напряженном лице, ни самоуверенной ухмылки, ни злости в ярко-синих глазах. Изумление. Чистейшее, кристально прозрачное, открытое, будто и сам он сейчас готов распахнуть душу.

– Вот так? – вдруг спрашивает он, переводя на меня взгляд.

– Что? – хмурюсь я, вновь уставившись на бабочку, хлопающую крыльями, на моей руке.

– Я про твою улыбку, – шепчет он. – Это я ее заслужил? Или махаон?

Встряхиваю головой, потому что моего предплечья касается что-то горячее. Это его рука. Жар рождается где-то глубоко в груди и поднимается выше, ударяя краской в лицо, в шею и даже в уши. Смотрю, как бабочка готовится взлететь, и осторожно втягиваю ноздрями влажный прохладный воздух.

О боги… Джастин так близко, что я почти ощущаю запах геля для душа, исходящий от его кожи. Кедр и бергамот – видела сегодня тюбик на полочке в ванной.

«Что со мной? Почему я думаю о запахе какого-то постороннего парня, когда у меня есть мой Слава? Он далеко, но думает обо мне, скучает, ждет не дождется, когда мы снова встретимся. А тут этот грубиян, его недвусмысленные намеки, губы идеальной формы… Боже, какие губы…»

– Махаон, – говорю одними губами, и бабочка взлетает.

Как же я позабыла это название? Однажды в детстве бабушка показывала мне ее.

– Значит, я еще не заслужил твоей улыбки? – говорит Джастин, выхватывая меня из водоворота опасных мыслей. Мы оба следим за тем, как бабочка, плавно двигая крыльями, улетает прочь.

Поворачиваюсь и гляжу на него через плечо:

– Ты продефилировал перед моим парнем в одних трусах!

Мне дико страшно, что Слава не примет объяснений всей этой ситуации, но я все равно улыбаюсь. Невозможно смотреть в лицо Джастину и сопротивляться его обаянию.