Любовь по наследству - [44]

Мама входит, когда в гостиной собираемся мы все, напряженная, но как всегда величественная.

— Мам, привет! — все притворяясь беззаботной, восклицаю я. — Вот, познакомься… — Сглатываю комок в горле. Ломать комедию дается с превеликим трудом. — Это Кеннет О’Дин. А это моя мама, Эмили Дайвер.

— Здравствуйте, — говорит Кеннет, протягивая руку.

Мама ее как будто не замечает. Ее лицо бледнеет, глаза, взгляд которых приковывается к лицу Кеннета, расширяются и застывают.

— О’Дин? — глухо и так, будто говорить ей больно, переспрашивает она.

Кеннет кивает, опуская руку.

— Да. Это фамилия моей матери. Она певица, выступала в основном в клубах и ресторанах, а на телеэкранах, увы, не мелькала. — Кеннет разводит руками и улыбается. — Впрочем, насколько я понимаю, она к этому и никогда не стремилась. О’Дин — фамилия моего деда, под ней мама и выступала.

Он говорит быстрее чем обычно, наверное растерян. Еще бы! Мама смотрит на него так, словно на ее глазах в гробу ожил мертвец.

Папа откашливается и тактично идет к двери.

— Простите, я вас на несколько минут покину. Обещал отправить по факсу кое-какие документы и до сих пор этого не сделал.

— Ты о приложении к договору? — притворяясь увлеченным делами, спрашивает Мэтт, уже устремляясь вслед за отцом. — Тогда я с тобой. Хочу взглянуть на… — Его голос стихает за дверью.

Я какое-то время стою в полной растерянности. Мама продолжает смотреть на Кеннета, почти не моргая и не замечая, что происходит вокруг. Надо оставить их наедине, стучит в моем сознании. Какой бы найти предлог?

Удивительно, но ревности во мне больше нет. Теперь, когда я вижу Кеннета и маму вместе, понимаю, что мысль о таких отношениях между ними, какие связывали юную Эмили с Джейкобом, нелепа.

— Гм… кстати, — говорю я, глядя на мать, — вы сказали, что купили новую посудомоечную машину? Схожу взгляну на нее. Ужасно интересно.

Я уже делаю шаг к двери, но мама, вдруг оживая, крепко берет меня за руку.

— Не уходи, — просит она тем же странным, не своим голосом. — Останься…

— Хорошо, — тотчас соглашаюсь я, молясь про себя, чтобы самое тяжелое наконец закончилось.

— Говорите, она певица? — резко поворачиваясь к Кеннету и чуть сдвигая брови, спрашивает мама.

Кеннет не притворяется, что чего-то недопонимает, и спокойно отвечает:

— Да. Но теперь уже не поет, дает уроки пения.

— Они?.. — почти одними губами произносит мама, и Кеннет снова угадывает, что она имеет в виду.

— Замуж за отца мама вышла исключительно из-за меня. Я, можно сказать, ошибка. Непредвиденное обстоятельство. Плод случайной связи. — Он беззлобно усмехается. — Однако…

— Вы не очень на него похожи, — говорит мама странным тоном, будто пребывая в полузабытьи. — Другой нос, другие губы, на подбородке ямочка. У него ее не было. А глаза его, — говорит она громким шепотом и так плотно сжимает губы, что я пугаюсь и обнимаю ее за плечи. — Глаза как будто его, — повторяет мама, задыхаясь от волнения. — Я виновата перед ним… и перед вами. Страшно виновата, но я…

— Вы ни в чем, совершенно ни в чем не виноваты, — ровно и негромко произносит Кеннет. — Ни перед кем…

Мама моргает.

— Вы правда так думаете?

— Правда, — говорит Кеннет, улыбаясь уголком губ.

— Кто тебе сказал, что Кеннет… — осторожно начинаю я.

— Я догадалась, — говорит мама, глядя в пол. — Оливия так старательно намекала. И потом я все время знала, чувствовала, что настанет день — и произойдет нечто подобное. — Она прижимает руки к груди.

Мы переглядываемся с Кеннетом.

— Теперь мне, как ни странно, легче. — Мама поднимает влажные от слез глаза и пытается улыбнуться. — Тает ледяной комок, вот здесь. — Она опускает руку немного вниз и влево, на сердце.

Кеннет понимающе кивает и поднимает картины, не спеша повернуть их. Я замираю от напряжения, боясь представить, что последует дальше.

— Это… вам, — говорит Кеннет, похлопывая рукой по оборотной стороне картины. — Если захотите, я пришлю и все остальные. Они — ваши.

Глаза мамы делаются огромными. Она опять хмурится, о чем-то задумывается, потом ее лицо вдруг светлеет и, хоть с ресниц на щеку падает слезинка, губы трогает улыбка.

— Спасибо. — Она кивает.

Только теперь Кеннет берет по картине в каждую руку и медленно поворачивает их изображением к нам. На маму будто опускается невидимый покров времени, давно оставшегося в прошлом. Она стоит на том же месте, как всегда царственно статная, но мне кажется, что мы с Кеннетом где-то далеко, там, откуда до нее не достучаться.

Медленно, будто во сне, мама протягивает руки и берет ту картину, с которой влюбленно и с каплей смятения на нее смотрит юная Эмили, проходит к большому окну и на некоторое время будто каменеет — настолько становится неподвижной и тихой.

Кеннет бесшумно становится рядом со мной и берет меня за руку, отчего мне вдруг делается уютно и легко, а в душе поселяется уверенность в том, что опасаться больше нечего. Кеннет в этом явно не сомневается, а я верю его чутью больше, чем своему.

Мама долго смотрит на портрет неподвижным задумчивым взглядом. Потом глубоко вздыхает, смахивает со щек слезы, которые беззвучно лились и лились все это время, и улыбается. В это мгновение я отчетливо вижу в ней ту влюбленную девочку, которую несколько десятков лет назад запечатлел на холсте Джейкоб Беккер.