Любовь, опять любовь - [107]

Домик Жюли исчез. Вместо него из земли торчала бурая бетонная сфера, тяжкая и бессмысленная. Деревьев за окружающим амфитеатром не видно, они зябко машут ветками снаружи. Сара почувствовала, что зябнет, что надо было одеться потеплее.

— Это не то, чего я хотел, — чуть не плача, пробормотал Жан-Пьер. — Поверьте, это совсем не то…

Тропа к водопаду снабжена указателем: «JULIE — SON FLEUVE»[22]. Прошли по тропе. Дожди переполнили речку, водопад бесновался, взбивая пену и поднимая тучи брызг, почти скрывая скалы противоположного берега. Разлив у подножия водопада бурлит водоворотами; Уже сооружено ограждение. Здесь Сара стояла с Генри и со Стивеном. Да, это место как будто создано для призраков, особенно сегодня, в холодную, промозглую погоду. Неужто прошло лишь десять месяцев? Нет, это было в другом временном диапазоне, и если она сейчас повернет голову, то увидит на скамье Стивена, услышит тихий голос Генри: «Сара…». Она медленно повернула голову, убедилась, что скамья пуста, и принялась рассказывать Жану-Пьеру о замысле мюзикла. Она подняла эту тему главным образом для того, чтобы отвлечь его от мрачных мыслей. Да-да, закивал Жан-Пьер. Комитету понравится мюзикл. Лично он находил эту идею кошмарной. Он заверил, что показ первоначальной версии «Жюли Вэрон» запланирован в этом сезоне на три месяца.

— С вашей помощью. — Он взял руку Мэри, поцеловал.

Мюзикл — потом, в следующем году. Он уверен, что мюзикл уступает пьесе во всех отношениях, в том числе и в музыкальном. Конечно, Патрик талантлив, он использовал музыкальные идеи Жюли, но неизбежно их банализировал, опошлил в духе мюзикла, в духе «массовой культуры».

Однако же не все сплошь так мрачно, встрепенулся вдруг Жан-Пьер. Семейство Ростанов собирается поставить версию Сары и Стивена на летнем празднике, правда, по-французски, но следуя линии Сары, если она не возражает. Сара заверила, что она в восторге и окажет всяческое содействие, буде в таковом возникнет нужда.

— Прекрасно, — сказал Жан-Пьер. — Значит, нам предстоит интересное лето. «Жюли Вэрон» пойдет наконец на французском и пойдет на английском для туристов. Мы постараемся, чтобы две версии не перехлестнулись.

Мэри сфотографировала Жана-Пьера и Сару вместе и по отдельности, в центре стадиона, на трибунах внизу и вверху, а затем на самом верху, на фоне протянутого между пиниями транспаранта с надписью: «ЖЮЛИ ВЭРОН (1865–1912)». Жан-Пьер выразил сожаление, что на этом снимке с ними не будет Стивена, и Мэри тут же заверила его, что сделает фотомонтаж.

Затем Сара предложила своим спутникам прогуляться по городу без нее, вспомнить былое.

По пути домой, в самолете, Мэри вздохнула:

— Думала, что все уже разложено по полочкам. Ничего подобного — начинай сначала.

Это можно было понимать следующим образом: я уже смирилась с тем, что никогда не выйду замуж, никогда не будет у меня серьезной любви, потому что приходится ухаживать за матерью, состояние здоровья которой все ухудшается и ухудшается; да и моложе я не становлюсь, в волосах поблескивает седина; никак нельзя назвать такое стечение обстоятельств счастливым, а посему я смирилась с ним, но вот…

— Прекрасно тебя понимаю, — кивнула Сара.

Иногда женщины, вспоминая былые безумства, одновременно заходятся в приступе раблезианского хохота. Но не сейчас. Не до смеха было им обеим. Слишком все свежо, слишком болезненно, не зарубцевалось. Смеяться они будут позже.

— Хоть за «Жюли» голова больше не болит, — невесело добавила Мэри. — Они ее доконали, бедную.

— Да, Жюли Вэрон умерла второй раз.

Обе пережили момент, знакомый людям театра. Момент, в который после месяцев, а то и лет напряженного труда, полной вовлеченности в историю, в пьесу, в идею, просто отворачиваешься и уходишь прочь.

Вернувшись из Франции, Сара застала Джойс в своей квартире. На этот раз та никуда не спешила. Что-то случилось в ее жизни, о чем она не желала распространяться. Джойс вернулась домой, сказав лишь, что ее друзья, Бетти и компания, оказались «дерьмовой публикой». Хэл, как водится, орал, ругался, пока Энн не заявила, что, если он не прекратит, она уйдет из дому. Тогда Хэл переключился на жену. Энн принялась собирать вещи. «Что ты делаешь?» — спросил Хэл. «А ты не видишь?» — спросила Энн. Она посетила юриста. И пошло, и поехало… Сара услышала о событиях от Бриони и Нелл, которые вырывали друг у друга трубку, взбудораженные надвигающимся семейным ураганом.

— Папа все кричал, а мама сказала: «Гуд бай, Хэл», и пошла к двери, — щебетала Бриони.

— Да, и дошла до двери, прежде чем он сообразил, что происходит, — перебила ее Нелл.

Хэл каялся, извинялся, давал клятвенные обещания… Беда в том, что ее братец безмерно почитал себя сам и считал, что другие тоже должны ему поклоняться, в соответствии с его неисчислимыми достоинствами и добродетелями, в наличии которых за всю свою жизнь ни на минуту не усомнился. Хэл не очень понимал, что именно его жена понимает под «пристойным поведением», но попытался измениться. Теперь его обращения к супруге и дочерям приняли вид язвительных восклицаний: «Полагаю, если я попрошу передать мне масло, вы не побежите консультироваться с адвокатом?»; «Если я верно толкую ваше заявление, вы собираетесь в театр без меня?»; «Боюсь, вас взбесит моя просьба отдать мой костюм в чистку…» — и все в таком же духе.