Любовь опаснее меча - [10]

Шах-второй бросился к несокрушимой двери, стукнул в бессильной ярости кулаками в равнодушное кованое железо, контрастирующее с изысканным убранством комнаты. Двойник ничем не отличался от оригинала — ни внешностью, ни мыслями. За исключением того, что шах-первый будет и дальше править страной, наслаждаясь жизнью, а двойнику придется погибнуть во благо первого. Погибнуть в любом случае, ибо даже если испытание пройдет успешно и заклятие Алвисида окажется снято, то многомудрый повелитель не допустит существования ничем не отличающегося от него человека. И двойник великолепно знал, зачем в подлокотнике центрального кресла торчит неприметный рычажок…

Но двойник тоже был шахом и обладал чувством достоинства. Если ничего другого не остается, то нужно с честью исполнить долг. Пораженная увиденным красавица сидела на подушках, поджав под себя ноги и прикрыв руками пышный бюст, словно пытаясь защититься. У Хамрая перед глазами вновь встали испуганные глаза погибших девушек, их острые локотки, прикрывавшие маленькие холмики груди.

Шах-второй восстановил дыхание, повернулся к женщине и улыбнулся ей. Подошел, сел рядом, нежно провел ладонью по ее волосам. Она расслабилась, внезапный испуг отпустил ее. Помня свое предназначение в этой жизни, она ответила ему на ласку…

Телохранители, убедившись, что запор держит прочно, вернулись на свое место у входа в покои. Хамрай неторопливым движением потушил сияние магического столба, провел по нему рукой — кристаллы чуть подрагивали, словно живые и были теплые. Энергия, бушевавшая в них несколько минут назад, еще не успокоилась. Хамрай прошел в дальний угол зала, где стоял большой сундук, заставленный всякими ненужными предметами, вроде индийских фарфоровых ваз и бронзовых римских подсвечников. Среди них выделялся пожелтевший от времени, но не потерявший остроты режущей кромки, зуб китайского дракона, убитого Хамраем в одно из путешествий в горы Тибета.

Хамрай не желал, в отличие от остальных, жадно впитывать глазами то, что происходит в роскошной комнате-клетке. Воины были самыми доверенными и преданными людьми шаха, умевшие ценить молчание — шах не стеснялся того, что они присутствуют при столь откровенной интимной сцене. Давно, когда Хамрай впервые проводил это испытание, великому шаху было противно смотреть на себя, жадно занимающегося любовью, со стороны — это вообще довольно неприятное зрелище. Тогда шах искренне переживал, что гибнет он сам, его точная копия. Теперь привык к этому, привык к тому, что существует, пусть и очень недолгое время, второй такой же как он человек.

Постельная сцена близилась к апогею, два слившихся в едином движении тела издавали лишь стоны, переходившие чуть ли не в рычания. Краска пропала с лица настоящего шаха, руки вцепились в подлокотники кресла, непроизвольно пальцы нащупывали заветный рычажок. Двойник забыл, казалось, про все на свете, и самозабвенно предавался любви — шах-первый ждал, развязка приближалась. К чернобородому колдуну вернулась былая самоуверенность, он считал, что все обошлось — если не случилось сразу, как он полагал, то уже и не случится. Хамрай горько усмехнулся — иноземец не знает еще как действует заклятие.

— Я же говорил, что великому шаху не стоит ничего опасаться, — безапелляционно заявил наглец. — Богоподобный шах может спокойно наслаждаться любовью с женщинами — глаз Алгола снял заклятие.

Эти слова его и погубили… Или, наоборот, сильно облегчили его участь, ибо не избежать бы ему остро отточенного кола, обильно смазанного бараньим салом, который мускулистые палачи вонзили бы ему в задний проход… и мучительных дней ожидания избавляющей от страданий смерти.

Колдун еще не закончил своей гордой тирады, как двойник шаха выгнулся дугой в исступлении оргазма, издавая звериное рычание наслаждения. В тот же момент кожа с лица двойника, словно потеряв связывающие нити и неимоверно отяжелев, стекла в мгновение ока по сильному телу, глаза вылетели из орбит и как две лягушки плюхнулись на живот красавицы. Она дернулась безумно, помещение заполнил дикий животный крик, холодящий сердце…

Женщина билась в умопомрачении, пытаясь вырваться, но перерождающийся двойник, разом огрузневший, сидел на ней верхом, уничтожая возможность для спасения.

Пальцы шаха-первого в негодовании соскочили с рычажка, забыв прекратить тягостную и уже ненужную сцену, и щелкнули повелительно в направлении самоуверенного бахвала из северных земель, поклоняющегося ненавистному Алголу.

Волосы колдуна зашевелились от увиденного, он не отрываясь смотрел на проявляющегося монстра. Выражение безрассудного ужаса, смешанное с невероятным изумлением навечно застыли на лице чужеземца — повинуясь жесту властелина Нилпег острейшим клинком отсек голову самозванца. Фонтанирующая кровь залила щегольские одежды колдуна, тело враз обмякло, голова покатилась по густому ворсу ковра, оставляя за собой вишневый след.

«Опять Гудэрз будет ворчать», — устало подумал Хамрай и бросил взгляд сквозь решетку, откуда несся непрекращающийся вопль прекрасной жертвы и досадуя, что шах медлит нажать рычажок.