Любовь нельзя купить - [35]

Грэм покачал головой, озадаченный как глупостью Тима, так и невозможностью когда-либо вынести из дома эту громоздкую мебель.

— Ты же отлично знаешь, что это совсем не так. Если бы речь шла о двух мужчинах, тогда понятно, вы могли бы договориться встретиться еще раз, но не на пикнике. И ты сказал бы об этом Милли.

Слово «пикник» он произнес, как бы заостряя на нем внимание, и Тим тотчас подхватил его.

— Я все понимаю и именно поэтому считаю неразумным что-то говорить Милли. Во всяком случае в ее нынешнем состоянии. А если даже ты считаешь, что в слове «пикник» заведомо есть что-то подозрительное, то представь себе, что подумает Милли, когда ее и так все нервирует. По-моему, слово «пикник» тебя настораживает. Тогда что скажешь насчет того, что мы собираемся встретиться, чтобы просто полакомиться пирогом со свининой? Если Элисон осталась такой, какой была раньше, то она скорее предпочтет пирог со свининой, чем станет макать клубнику в сливки, налитые мне в пупок, в качестве десерта к копченому лососю. Или же ты остаешься при своем убеждении?

Грэма затошнило при мысли о том, что кто-то ест из его пупка, и в очередной раз он порадовался тому, что женился на Фионе, а не на какой-нибудь другой женщине с причудами.

Они отложили спор и принялись сопоставлять размеры дивана и двери, при этом ни один не собирался признавать, что диван физически не может пройти в дверь. Они упрямо возобновили попытки, являя собой яркую иллюстрацию к известной пословице: «Сила есть — ума не надо». Казалось, они работали, полагая, что сами законы физики не устоят под неукротимым напором двух таких богатырей.

Женщины со злорадством наблюдали за ними. Фиона повернулась к подруге и предложила:

— Давай скажем им, что для того, чтобы вынести эту штуку, будет эффективнее произнести «абракадабра», чем так корячиться.

Милли подняла брови:

— Прошу тебя, не порти мне удовольствие. Тим теперь так часто отлучается, что я уже давно лишена радости наблюдать за тем, как он мучается.

В завершение тирады она криво улыбнулась. Однако улыбка вышла неуместной, а Фиона удивилась неожиданному проявлению злобы.

— Как прошел его обед? — тихо спросила она.

— Не знаю, — ответила Милли. — Я его не спрашивала.

— Почему? Неужели тебе не хочется узнать? Мне было бы интересно, — изумилась Фиона самообладанию Милли.

— Конечно, мне хочется узнать. Но я хочу, чтобы он сам рассказал, без расспросов.

Фиона покачала головой:

— По-моему, это слишком сложно. То есть ты, разумеется, знаешь Тима лучше, чем я, но он всегда казался мне человеком, из которого нужно все вытягивать.

У Милли был такой вид, будто она вот-вот расплачется.

— Он не умеет обманывать. А спрашивать его я не хочу — вдруг соврет. Или скажет правду, а она мне не понравится. Нет, уж пусть лучше сам расскажет, когда созреет.

Фиона была рада тому, что недостаточно выдержанна, чтобы играть в такие игры с Грэмом. Ей казалось, что так вести себя в браке опасно.

— Однако я очень внимательно слежу за ним, — продолжала Милли. — Очень внимательно.

Грэм возобновил свои нерешительные попытки указать Тиму на двусмысленность его поведения. К тому же он начал завидовать приятелю, выслушав его восторженный отчет о свидании с порядочной и нестареющей Элисон. Грэму не хотелось признавать, что подобный опыт, добавляющий новые краски в жизнь, ему самому уже вряд ли доведется испытать. Да он и не решился бы.

— Мне кажется, что она просто использует тебя, чтобы пережить разрыв с мужем, — сказал он, вспоминая какие-то банальности, которые был вынужден выслушивать, присутствуя при бесконечных разговорах Фионы с подругами. — Для нее это развлечение, при этом терять ей нечего, тогда как ты можешь потерять все.

Он кивнул головой в сторону Милли, которая, к несчастью, в ту минуту не казалась таким уж большим сокровищем и которая пристально смотрела на мужчин, точно знала, что они говорят о ней.

Грэм почувствовал себя неловко, споткнулся, ударился локтем о дверной косяк и от боли выпустил диван.

— Осторожно, Грэм! — закричал Тим.

— Именно это я и хотел сказать тебе, Тим, — ответил Грэм, глядя ему прямо в глаза.

Дафна Гуинн с неодобрением наблюдала за тем, как двое молодых людей укладывают ее вещи в коробки.

— Поосторожнее, это антиквариат, — громко сказала она.

Молодой человек Номер Один, на бэйдже которого было написано: «Меня зовут Макка. Чем могу помочь?» — выругался про себя.

— Я все слышу! Не вздумай грубить, а то доложу твоему начальству. Мой старший сын — юрист, так что и не думай, что можешь что-нибудь украсть или разбить и тебе это сойдет с рук.

Макка повернулся к молодому человеку Номер Два («Меня зовут Трев, переезжаем вместе») и бросил на него тревожный взгляд, в котором среди прочих глубоких философских вопросов о смысле жизни читался и такой: «Можно ли распознать намерения человека, упаковывающего в картонные коробки коллекцию декоративных миниатюрных чайников для сварливой старухи?»

— И смени выражение на своем лице, — продолжала Дафна. — «Мы работаем с улыбкой, — вот что мне сказали, когда я звонила. — Мы жизнерадостные и надежные». Сейчас я ничего такого не вижу. Вы опоздали на пять минут и только тем и занимаетесь, что ходите кругами и жалуетесь то на одно, то на другое, да еще и с недовольным видом, точно испорченные подростки, когда что-то не по ним.