Любовь насмерть - [55]

Думая об этом, я чуть не вписался в летящую навстречу мне «Мазду» — я рисковал, когда пошел на обгон, думал, что успею. И успел, буквально в последнее мгновение вернувшись в свой ряд. Сердце мое бухало в груди колоколом — я же мог разбиться в пыль! Конечно, это был знак — не думай дурно об Ольге.

Я свернул в лес и сбавил скорость, любуясь высоченными елями, словно в моем лесу они были не такие же красивые и величественные. Или же здесь по-другому светилась решетка из тонких и ярких солнечных лучей, пробивавшихся сквозь тяжелые широкие мохнатые ветви. Когда блеснуло озеро и передо мной открылся пейзаж с живописными редкими березами и ивами, между которыми выстроились в ряд деревянные домики, я и вовсе остановился. Оставил машину в кустах, перед въездом на турбазу, прошел под деревянной аркой с овальной деревянной табличкой «Рыбка» и, вдыхая чудесный, замешанный на ароматах хвои и трав воздух, двинулся в сторону той самой сторожки. Я хорошо знал расположение турбазы, и сторожка эта находилась уже на территории другой турбазы, которая называлась «Рыбка-2». Должно быть, у них был один хозяин, которому было выгодно по документам иметь две турбазы, которые раньше, сдается мне, были одной, большой. Между этими турбазами не было никакого забора, даже рабицы, их разделяла живая изгородь из самшита, в некоторых местах пожелтевшего и трухлявого, явно больного.

Домики были заселены, по дорожке прохаживались отдыхающие, некоторые, в основном мужчины в плавках или длинных шортах, стояли по колено в воде и удили рыбу, женщины, сидя за длинными деревянными столами, чистили улов, кто-то курил. На меня вообще не обращали внимания, каждый занимался своим делом. На веранде одного из домиков уже жарили рыбу, и запах распространялся по всей турбазе.

Я шел к сторожке, стараясь не смотреть на людей. И снова меня охватило чувство какого-то непонятного стыда, словно я собирался молиться прямо на пляже, среди раздетых загорающих или купающихся людей.

Последний раз я был здесь пять лет тому назад.

— Вы к кому? — окликнул кто-то за моей спиной, и я вздрогнул. Обернулся. Передо мной стояла высокая крепкая женщина в желтом сарафане. В руках она держала миску, полную чищеных окуньков. Щурясь от солнца, она разглядывала меня.

— К вам, — сказал я.

14

— Белые розы… — усмехнулась она и, кивнув в сторону сторожки, пригласила меня следовать за ней.

Я зашел в сумрак домика, где пахло сухим раскаленным деревом и рыбой, прижимая к груди розы. Они не пахли, словно были сделаны из пластмассы или шелка. Такие вот живые и какие-то мертвые цветы. Этот букет стоил, как вся эта сторожка.

— Так вот кто, значит, приносил тогда розы… Садитесь.

Женщина предложила мне старый венский стул, сама, стукнув миской с рыбой о раковину, вымыла руки, отчего в кухоньке сразу запахло мылом, вытерла руки о довольно-таки чистое полотенце и села напротив меня. Ей было лет пятьдесят, крепкая, загорелая, большую ее грудь обтягивал хлопковый сарафан, пальцы рук были в заусеницах, однако на них сохранился облупившийся смелый алый лак. Лицо гладкое, с глубокими мимическими морщинами в уголках маленьких серых глаз и от крыльев носа к губам. Губы ее были плотно сжаты. Заросшие соломенного цвета брови были нахмурены. На голове ее, напоминая грязную желтую шапку, торчали выгоревшие светлые волосы. Замученная примитивными условиями жизни на турбазе женщина.

— И кем вы ей приходитесь… приходились?…

— Несостоявшийся свекр, — честно признался я.

— А… понятно. Нехорошо, конечно, плохо говорить о покойниках, но лучше бы ваш сынок хорошенько присматривал за своей невестой.

— В смысле? Вам что-нибудь известно о Соне?

— Немного.

— А вы, собственно говоря, кто? Тоже сторож?

— Теперь — да. Как брата посадили, так я здесь и стала работать.

— Значит, тот человек, тот сторож…

— Да, это мой брат.

— Ну тогда, может, расскажете то, что знаете?

— Честно говоря, я никому ничего не рассказывала. Да и не спрашивал меня никто. Но вы, я вижу, человек с широкой душой, раз спустя пять лет снова приехали сюда с цветами. Вы, наверное, думаете, что она была ангелом, да?

— Ну да… — Я хотел, чтобы она говорила и говорила. Ведь она явно что-то знала. Если же сейчас ее отвлекут и скажут, что у нее родилась внучка, и она сорвется с места и исчезнет, как это произошло с Вершининым, я от злости просто лопну!

— Она же сама к нему пришла.

— К кому? К вашему брату?

— Да. Они с компанией отдыхали. Много пили, орали… Здесь часто такое случается. И разные истории, знаете ли, бывали. Брата моего никогда к столу не приглашали, кто он такой, чтобы его угощать… А в тот раз к нему в сторожку пришла одна девушка. Нет-нет, не Соня, другая. Пришла, принесла водки, закуски, колбасы там разной… Угостила и намекнула, что одной девушке позарез нужны деньги. И что если он сможет ей одолжить пять тысяч, то она будет ему благодарна. Но он может ей и подарить их, и за это она готова… Ну, вы понимаете, да?

Я почувствовал, как краснею. За свою умершую сноху, за Гришку. Какой стыд! Неужели это правда? Или же эту байку придумала эта грубая баба, чтобы выгородить своего брата?