Любовь напротив - [46]

— Ты идешь, Алекс?

И, прежде, чем она ответила, я крикнул Шаму и Жоржу:

— Продолжайте партию, мы с Алекс поедем за Мари. Вернемся через полчаса, не больше.

Что оставалось делать Алекс? Я сразу же почувствовал ее внутреннее сопротивление, которое она попыталась сдержать в себе. Отказаться — значит, открыто подозревать меня в махинациях. Захваченной врасплох, Алекс не хватило присутствия духа заявить, что ей лениво ехать со мной… или попросить Шама составить нам компанию. Если бы она предложила поехать всем вместе, я бы не смог отказаться… но было уже слишком поздно, потому что Жорж крикнул, не переставая размахивать ракеткой:

— Хорошо, поезжайте, а мы пока сыграем еще партию!

Шам обернулся и вымученно улыбнулся Алекс. Конечно, он не мог ни задержать ее, ни поехать с нами. Ситуация зашла слишком далеко. Мяч с лета ударил его в грудь. Замечательно играя роль моего сообщника, Жорж призвал Шама быть внимательнее. И, повернувшись к нам спиной, Шам продолжил неловко парировать маленький белый мячик, который после его ударов высоко взмывал над сеткой.

— Пошли, Алекс, нам надо поторопиться!

Стараясь выглядеть веселым и совершенно спокойным, я с улыбкой повел ее к машине. Не сомневаюсь, что моя чарующая улыбка отражала и уверенность в себе, и удовольствие.

Мы ехали по ровной сельской дороге, по краям которой густо росли алые маки и небесно-голубые цветы цикория.

— Кто из художников так необдуманно утверждал, что натура в конечном итоге всегда будет похожа на живопись? — мой голос прозвучал не очень уверенно и как-то гнусаво.

Алекс не ответила. Сидя на самом краю широкого переднего сиденья, она упрямо сохраняла между нами дистанцию, прижимаясь к правой двери салона. Ее молчание пробуждало во мне холодную, злую ярость, ту самую ярость, которую, как мне казалось, я приберегал исключительно для Маридоны. Я изо всех сил вжал в пол педаль газа, словно в бешеной скорости искал для нас смерти… или, по меньшей мере, хотел до ужаса напугать. Ветер все сильнее и сильнее трепал ее пышную шевелюру. Сжав губы, Алекс порылась в сумочке и достала платок, под который тщетно попыталась собрать трепещущую на ветру массу длинных золотистых волос.

— Может быть, поднять крышу? Если тебе слишком дует, скажи…

Она ничего не ответила; ее взгляд был устремлен далеко вперед на прямую и пустынную дорогу. Это «ты», произнесенное в машине, где никого кроме нас не было, прозвучало неожиданно нежно и восхитительно интимно. Впервые мы были одни вдали от Шама и их мансарды, да, вдвоем и в незнакомом месте. Впервые ты не подразумевало вы, обозначавшего ее-и-Шама. Тяжелый «Бьюик» был, однако, легок в управлении, и отзывался на мои нервные действия приглушенным взрыкиванием мощного двигателя. Я ненавидел красоту Алекс, когда она была такой далекой и безучастной. Умереть вместе, врезавшись на полной скорости в это дерево… или в то, дальше… Разве в этом случае она не станет моей? Мари, Шам, никто об этом не узнает… Одна за другой за окнами машины пролетали небольшие деревеньки. Я безумно ненавидел Алекс. Да, я ненавидел ее за молчание, хотя видел по ее рукам, ногам, самой манере сидеть с одеревеневшей от напряжения спиной, что она испытывает сильнейший страх. Я был уверен, что она думает о Шаме и сердится на него за то, что он отпустил ее со мной. За то, что не помешал ей. За то, что ничего не сказал.

Я притормозил, чтобы пропустить маленькую девчушку с собачкой, неожиданно выбежавшую на дорогу.

— Вот дуреха… еще чуть-чуть… — процедил я сквозь зубы.

Я снова набрал скорость. Пока она молчит, я не стану ехать медленнее. Я видел ее точеный профиль. Алекс была бледна, как мел. «Отлично, — думал я, — отлично, мы хотим несчастный случай мы его получим!» Еще миг, другой, и мы исчезнем в визге сминаемого железа и звоне рассыпающегося на мелкие осколки стекла. Я не решался обгонять идущий впереди грузовик… Сплетенные пальцы Алекс побелели; я увидел у нее в руках маленькое мраморное яблоко. Я пошел на обгон… Резким движением руля я вернул «Бьюик» на свою полосу и услышал сзади возмущенные гудки грузовика.

— Может, я еду чересчур быстро? Почему ты не скажешь, что тебе страшно?

Ответом мне было молчание.

Наконец мы въехали во двор придорожной гостиницы, где съемочная группа завершала свой рабочий день. Техники сматывали кабели, грузили на грузовики осветительную аппаратуру. Маридона была тут, окруженная, как обычно, заботой и вниманием. Она оборвала смех, и по ее жесткому взгляду я понял, что образ «Бьюика», в салоне которого находились только мы с Алекс, обрел банальный и откровенный смысл. Я был счастлив, что мне удалось — с яростью и нетерпением — довезти до нее этот образ. К машине подошли несколько техников. Они обменялись мнениями по поводу «Бьюика»… и без стеснения выразили свое восхищение красотой Алекс — в их представлении это был неотъемлемый атрибут подобной машины. Не обращая на них никакого внимания, я направился к Мари. Алекс даже не шелохнулась. Прежде, чем я успел раскрыть рот, Мари твердо сказала:

— Я тебя умоляю, Дени. Ты объяснишься позже.

И, не дав мне времени повидаться с Верне, она увлекла меня к «Бьюику». Перед тем, как сесть на переднее сиденье, Мари настояла, чтобы Алекс подвинулась ко мне, словно теперь это место принадлежало ей по праву. За всю дорогу мы не произнесли ни слова. Алекс неподвижно сидела между мной и Мари, глядя перед собой все тем же отсутствующим взглядом.