Любовь.mp3 - [35]

Одновременно с гемолот заработал гемикс: принялся качать кровь из гемов, уже близких к пробуждению. Так близко было их пробуждение! Так близок один из них к кровавой черте!.. Кровь трех десятков гемов — и Кондратова в том числе — необратимо смешалась в гемиксе. А тот будто нарочно тянул, не спешил возвращать алый сок в обескровленные организмы гемов… Кондрат вдруг решил тянуть время. Он словно чего-то ждал. Или боялся. В глазах, все чаще показываясь из болезненного тумана, утопая в нем ненадолго, поплыли незнакомые, фантастические берега, казалось, недостижимые вовек; силы покидали юношу с той же пугающей неизбежностью, с какой крысы бегут с корабля. Но как же хотелось жить. Жить! Скрипя зубами, Кондрат подавил последнюю надежду на спасение.

Немеющими, уже слабо подчиняющимися воле пальцами, он включил таймер. Через минуту гемолот, подобно форсунке, впрыскивающей топливо, подобно игле, разящей ядом, обогатит чью-то кровь смертельным гносисом. Инсталлирует оцифрованную судьбу. «Ну, на кого бог пошлет? А-ха-ха!» — захохотав как ненормальный, он тут же зашелся в трескучем кашле. Кондрат с ужасом ощутил, как вместе с силами убывают его спесь и гонор; гордыня алой нитью вьется, убегает прочь, распуская его душу — колючий и нежный клубок, высвобождая утаенное в ней до сей минуты — забвение и тщету. Кондрат уже был готов разрыдаться, готов смириться… как вдруг захохотал с новой силой: «Так на кого же пошлет бог?! Не Бог, а бог! Мой бог не такой гордый! Его имя я пишу со строчной буквы! Мой бог послушен и предан мне! Мой бог терпелив и всеяден! И не такую пилюлю проглотит, ведь проглотил же до этого сотни литров безвинной крови. Ха-ха-кх-хх…» Он захлебнулся смехом-кашлем, пол под ним круто накренился, и Кондрат, облегченно вздохнув, соскользнул в ад.

13

Пламя лизало ноги Эросу, но он не чувствовал ни боли, ни страха. Будто в его душу против его воли ввели лидокоин или морфий, и душа, отморозившись на неопределенный срок, оказалась вдруг безучастной к окружавшей действительности. Ох, к действительности ли? Эрос с сомнением покачал головой: занесла ж его нелегкая!

Ни на что не надеясь, ни во что не веря, он всмотрелся в неясную, расплывчатую даль. Покличь его сейчас оттуда Бог или дьявол, он и бровью не поведет. Отмороженной душе все нипочем… А в чужой дали куда только хватало глаз простиралась огненная стихия. На горизонте смутно вырисовывались темные угловатые очертания не то далекого берега, не то туч сбившихся в стаи неведомых птиц. А здесь? Эрос с опаской огляделся. На этом краю, казалось, ничто не предвещало опасности. Огонь, мирно плескавшийся подле Эросовых ног, подернутый мелкой рябью от налетавшего время от времени ветерка, был прозрачен и чист. Присев на корточки, Эрос несколько минут разглядывал мелкое дно. Ни камушка, ни травинки! Вместо рыб на расстоянии вытянутой руки перед юношей меланхолично сновали тени людей. Оторвав взгляд от странного зрелища, Эрос обратился к девушке, молча возившейся рядом. Незнакомка была очень красива, но нелепый, похожий на оленьи рога головной убор сильно портил ее. Странное дело, такие же дурацкие антенны или рога торчали над головой и ее дружка, довольно крепкого, рослого детины. Вместе с ним незнакомка готовила к плаванию необычное шестибортное суденышко, похожее на увеличенную в размерах кондитерскую форму, которую мама Эроса нередко использовала при выпечке домашнего печенья.

Странные создания о чем-то оживленно, пылко беседовали. «Да-а, все здесь не как у людей!» Тогда у кого? Эрос пока не знал ответа. Он прислушался: чужая речь, казалось, ни за что не подвластная расшифровке, проникая в его уши, немедленно наполняла сознание словами важными и удивительными. Напомнившими Эросу очень далекий и такой же страстный разговор.

Незнакомец. …Воскресение нужно обрести до смерти, и это печалит меня. Настораживает! Нужно успеть воскреснуть до смерти. А я не могу, у меня голова кругом идет, я ужасно волнуюсь и не могу думать о своем воскресении, оттого что никак не разберусь, что в мире нашем хорошее, что в мире плохое. Ибо сказано: «То, что в нем хорошее, — не хорошее, и то, что плохое, — не плохое». Оттого я замыкаюсь в себе, оттого ожесточаюсь, вынужден обороняться, вынужден наступать, агрессивно и бескомпромиссно, выслав впереди себя авангард — моего выстраданного бога Гемоглобова… Ах, как бы все-таки успеть воскреснуть при жизни! До смерти, до середины, где поистине плохо. Но я не способен воскреснуть, я боюсь смерти. Может быть, поэтому я придумал своего бога — свой авангард. Я тянулся за ним, но он ушел так далеко. Теперь я и сам не могу постичь, догнать его… Принесет ли он мне воскресение?

Девушка. «Боже мой, Боже мой, для чего, Господи, ты меня оставил?» Так сказал Он, распятый людьми на кресте. Что твои сомнения по сравнению с Его сомнениями? Что твоя боль по сравнению с Его болью?.. Так развей свою слабость по ветру, уйми печаль и уныние, как сорвавшихся с цепи бешеных псов! Попытайся понять христианина.

Незнакомец. Пытаться понять христианина? Твой совет унизителен для меня; в нем через край гордыни и высокомерия. А мой бог Гемоглобов совершенно не исполнен гордыни. Он может отважно признаться, что самым светлым днем и самой глухой ночью не стыдится идти по стопам бога гностиков. Что временами, пораженный совпадением, он повторяет отдельные места гностических евангелий. Но лишь временами и лишь отдельные места. Гемоглобов — бог, рожденный для своего воскресения, способный изрекать свои логии, достойный собственного евангелия. Но то, что некоторыми может быть воспринято как заигрывание гемо-бога с христианским богом-знайкой, на самом деле и есть заигрывание. Хуже — откровенная провокация! Провокация, добивающаяся войны вместо мира, духовных исканий вместо идейного застоя, торжества нового духа над торжеством истлевшей души. И все, кто согласится быть вовлеченным в этот процесс или, напротив, окажет отчаянное сопротивление провокации, одинаково познают сокровенное, сокрытое для остальных. «Блажен тот, кто будет стоять в начале: и он познает конец, и он не вкусит смерти».