Любовь, морковь и полный соцпакет - [58]

- Я на самом деле не понимаю. – отвечаю, когда мужчина вновь возвращает свое внимание ко мне.

Вместо следующей фразы Мирошниченко кривится. Лезет за чем-то в карман, заставляя меня напрячься, но уже в следующую секунду я выдыхаю с облегчением, когда вижу в его ладони всего лишь мобильный телефон. Какое-то время уходит у него на то, чтобы, видимо, найти что-то нужное, а затем он протягивает смартфон со светящимся экраном мне. С экраном, на котором я совершенно точно вижу нашу с Никитой фотографию.

Ту самую, которую сделал фотограф в отеле, когда я решила, что участие в акции с номером будет хорошей идеей.

Пока я думаю, как прокомментировать снимок, Мирошниченко заговаривает сам:

- Все то время, пока Даша, моя милая Даша, думала, что встретила свою любовь, вы всего лишь использовали ее!

От абсурдности сказанного хочется рассмеяться, останавливает от столь необдуманного поступка лишь инстинкт самосохранения. Чтобы попытаться как-то объяснить, что все сказанное мужчиной – глупость, в очередной раз поднимаю взгляд, уже даже придумываю, что сказать, но сбиваюсь, едва открыв рот.1f63b

Потому что замечаю его зрачки. Совершенно неадекватного размера для нынешнего уличного освещения.

Мысли судорожно цепляются друг за друга, а сознание затапливает ужас. У меня нет абсолютно никаких идей, что делать дальше, как выбраться, спастись, ведь от этого человека можно ждать совершенно чего угодно.

Надо как-то потянуть время, дождаться, пока кто-нибудь появится, попросить о помощи. Не может же эта улица всегда быть безлюдной.

Я хватаюсь за эту идею, успеваю даже сказать: «Понимаете…», как вдруг Мирошниченко хватает меня под локоть и начинает тащить за собой в сторону парковки.

Кажется, мысль о том, что тут в любой момент могут появиться свидетели, осенила не только меня.

- Мне больно! – говорю, как можно громче, надеясь, что каким-то чудом удастся привлечь чье-либо внимание.

Мужчина мою реплику игнорирует, лишь ускоряет шаг, волоча меня за собой.

Я судорожно соображаю, что делать. Слышу, как где-то позади резко тормозит автомобиль и, молясь, что его водитель сможет стать моим спасением, со всей силы дергаю рукой.

Мирошниченко такой прыти от меня, видимо, не ожидает. Буквально на мгновение он ослабляет хватку, но этого мне вполне достаточно, чтобы получить хоть какой-то простор для маневров. Все еще не до конца свободная, я, действуя проверенным способом, со всей силы наступаю ему на ногу, чувствую, как мужчина сгибается, слышу его злобное шипение и ругательства. Но все это ерунда по сравнению с тем, что я свободна.

Жадно вдыхая воздух, начинаю убегать от него, но уже через пару мгновений вновь оказываюсь схваченной. Мирошниченко плотно прижимает меня спиной к себе, вновь начиная тащить в сторону парковки.

Хочется заплакать от отчаяния и бессилия, потому что сделать еще хоть что-то не представляется возможным.

Я прикрываю глаза, не желая верить в то, что проиграла, как вдруг чувствую, что мужчина содрогается, его руки слабеют, и я вырываюсь на свободу.

Не понимая, что происходит, но не желая упускать возможность на спасение, срываюсь с места, на ходу оборачиваюсь и резко торможу, когда понимаю, что напротив пошатывающегося Мирошниченко стоит Никита.

Словно в замедленной съемке вижу, как он заносит руку для удара, а затем бьет мужчину с такой силой, что тот падает на землю. Проходит несколько секунд, а Мирошниченко по-прежнему не встает, так и лежит на земле.

Во дворе тем временем появляется полицейский автомобиль. Не понимаю, откуда у меня находятся силы, но я продолжаю стоять и смотреть.

Смотрю на то, как полицейские сперва надевают на Мирошниченко наручники, а затем утаскивают его в машину. Смотрю, как Никита подходит ко мне, чувствую, как обнимает, спрашивая, как я.

Максимум, на что я сейчас способна – кивок.

Все остальные события вечера я помню лишь отрывками. Разговоры с полицейскими, рассказ о том, что во дворе установлено видеонаблюдение, сообщение о том, что помимо имеющихся, Мирошниченко пойдет под суд еще по нескольким статьям. Такого багажа правонарушений с головой хватит на долгие, очень долгие годы заключения.

Я прихожу в себя лишь ближе к ночи. Картинка перед глазами в какой-то момент становится четкой.

Я стою перед окном в квартире у Никиты и смотрю на город. Понимаю, как никогда четко, что моя глупость чуть было не привела к непоправимым последствиям. Хочу сказать об этом мужчине, который стоит позади меня и обнимает, но вместо этого слышу его слова о том, что никогда в жизни он больше не подвергнет меня такой опасности.

Я все-таки не выдерживаю, перебиваю его, извиняюсь и смахиваю со щек пару слезинок, давая себе обещание впредь обходиться без глупостей, потому что есть такие уроки, которых хватает на всю жизнь.

Мы продолжаем молча смотреть на город, и я понемногу успокаиваюсь. Наконец, приходит вера в то, что все плохое позади, которая окончательно крепнет со словами Никиты:

- Теперь все будет хорошо.

Я киваю и отворачиваюсь от окна. Смотрю на него и улыбаюсь. Потому что верю.

Потому что теперь у нас на самом деле все будет хорошо.

Эпилог

Крещенские морозы в этом году самого крещения решили не дожидаться. Тридцать первого декабря столбик термометра показывал двадцать шесть ниже нуля, совершенно не стимулируя желание выйти из дома, пусть и добежать нужно было всего лишь до машины.