Любовь - [15]

— Значит, теперь самое время объяснить слованскому государю, что это не так, — возразил пигалик с неподражаемым хладнокровием.

Лжезолотинка глянула трезвыми глазами, но щеки ее оставались в мокрых разводах.

— Он попросту тебя прихлопнет, вот и все. На втором слове, — сказала она с некоторым раздражением.

— Вот чтобы этого не произошло, я и нуждаюсь в вашем содействии, государыня.

— Каким же образом я, — кривая улыбка ее означала горькую насмешку над самой собой, — я смогу уберечь тебя от коварства и мстительной злобы одного из самых проницательных чародеев нашего времени? Если ты надеешься, что он настолько одряхлел, что ничего не соображает, то напрасно. И младенцем ты ж, наверное, его не считаешь?

— Младенцем не считаю, — коротко отозвался пигалик.

— Да у меня и способностей таких нет…

— Особых способностей не потребуется. Как только, государыня, вы начнете ходатайствовать за бедного пигалика, вы тотчас же обратите подозрения Рукосила на самое себя. Да-да! — кивнула Золотинка в ответ на пронзительный взгляд соперницы. — Таким образом мы попросту разделим опасность пополам. Ну, или в каком-то другом соотношении, не берусь судить. В любом случае, это будет большое облегчение для бедного пигалика.

— Почему же ты думаешь, что я возьмусь тебе помогать? — высокомерно вскинулась Зимка.

— Потому что я со своей стороны, возьму на себя торжественное обязательство никогда, ни при каких условиях не вспоминать о встрече в Камарицком лесу.

Зимка задумалась, кусая пальцы.

— Я никогда тебя не любила, — сказала она в сторону, мимо пигалика. — За что мне тебя любить? За свои унижения? За то, что я вынуждена носить чужую личину? Почему ты думаешь, что она мне по нраву? Ты думаешь, наверное, что я на все готова, чтобы урвать чужую любовь. Ошибаешься! — воскликнула Лжезолотинка с кликушеским смешком. — Я ничего не урвала. Я получила всё! Всё! Юлий любит меня, меня, такой, какая я есть. Меня! Меня, а не тебя, не обольщайся. Ты думаешь можно объяснить недоразумение — какой пустяк! — и все! Все встанет на свои места. Ошибаешься. Юлий пойдет и удавится. Он-то знает, что он любил. Как ты ему объяснишь, что он любил не то, не ту и не так? Это невозможно объяснить, моя девочка. Нужно объяснить, что чувство его, любовь, была лишь видимостью, что ее как бы не было, не было предмета любви, значит, и любви не было, не было ни мучений, ни страсти, ничего. Глупенькая ты девчонка, ничего-то ты в жизни не видала! Любовь действительнее действительности. И никому ты не объяснишь, что не было того, что было. Объяснения тут не помогут, вот какая загвоздка!

Золотинка, слушая, холодела. В том-то и штука, что именно это она и собиралась когда-нибудь сделать: все объяснить Юлию. Не зная когда и не надеясь на встречу, ничего уже не ожидая или почти не ожидая для себя, она все же держала в уме, где-то далеко-далеко, как спасение, надежду, что все еще может разъясниться.

Зимка ударила безошибочно. Заставила она Золотинку спуститься с высот снисходительного спокойствия — по непривычке к самообману ей нечем было и защищаться, Золотинка поняла, что соперница целиком права. Глаза малыша наполнились слезами.

Это невозможно было скрыть ничем и никак. Понимая это, Золотинка и не пыталась скрывать, она не отворачивалась, не утиралась тайком, как бы невзначай, она глядела на соперницу с прежним невозмутимым по видимости спокойствием, и слезы, что катились одна за другой по щекам, нисколько не меняли общего выражения.

— И потом, я полюбила Юлия раньше тебя! — припомнила Лжезолотинка. Это важное обстоятельство, казалось ей, должно было добить соперницу. — Да! Я увидела его раньше тебя почти на две недели! Я две недели его любила, когда ты еще и не помышляла ни о каком княжиче. Две недели уже он был мой, принадлежал моим мечтам и помыслам, а ты пришла…

Этот ребяческий довод позабавил бы стороннего человека, но Золотинка не способна была уловить смешное. Каждое слово соперницы ранило без промаха, она чувствовала, что не в состоянии ни слушать, ни говорить. Она сделала неимоверное усилие, чтобы разлепить губы:

— А что Юлий, где он сейчас? Ты что-нибудь знаешь?

— А ты? — насторожилась Зимка.

Золотинка лишь покачала головой.

— Откуда мне знать! — сказала Зимка. — Установить с ним связь? Я боялась. Он потому и уцелел, что прозябал в полнейшей безвестности. А твой хотенчик… я тогда же его изломала, чтоб никому не достался. Я боялась за Юлия. Лучше уж ничего не знать, чем знать, что мертв или попал в руки… (она завела взор куда-то вверх) что то же самое. Я изломала хотенчик в мелкие щепки и пустила по ветру.

— Разумно, — молвила Золотинка. Она слышала себя со стороны — нечто чужое и рассудительное. — В руках слованского чародея, хотенчик наделал бы много бед. Ты правильно поступила. И кстати, теперь не трудно будут объяснить Рукосилу происхождение другого хотенчика, того свихнувшегося, что я сейчас показала. Будем считать, что это и есть тот самый, который ты разломала в щепки. От корчмы он повел тебя в Толпень, но ты не знала куда…

Зимка неприметно кивала, принимая такое толкование, как вполне приемлемое.