Любовь, космос и роботы - [2]
С ума сойти! Вот артистка!
— Не ругайте меня! Мне так хотелось полетать на звездолете! Я больше не буду! Что вы сделаете со мной?
— Еще не знаю, человек-заяц, — сказал я. — Может быть, высажу на необитаемый метеорит. Как тебя зовут?
— Галочка Пирожкова. Не высаживайте меня! Честное космонавтское, я больше не буду!
— Ладно, верю! Помоги-ка мне отвернуть шлем. Заклинился.
Шлем отвинтился. Голубые глаза раскрылись так широко, будто увидели живого доисторического марсианина.
Вахтенный автомат нажал не на ту кнопку. Тормозные двигатели взорвались. «Молекула» глотала пространство, каждую секунду отдаляясь от Земли на двести девяносто тысяч километров. Кроме меня и Галочки Пирожковой, на огромном корабле не было ни одной живой души: в постах, отделениях, отсеках, каютах плавали в воздухе застывшие роботы. Их хрупкие, тонко устроенные механизмы не выдержали встряски…
После взрыва я сначала растерялся. Как и любой молодой человек моего возраста, я умел водить электромобиль, стратолет, мог собрать из готовых деталей небольшой радиотелескоп или простенький сервомеханизм. Но я не мог управлять громадным космическим кораблем, даже если бы у него тормоза были в порядке.
И все же пришлось взять командование на себя. Я оказался на корабле самым старшим, самым опытным. Эта пичужка Галочка так взмахнула на меня ресницами: «Когда же мы теперь домой вернемся?» — что м не стало ясно: она ждет решения от меня.
— Ничего, когда-нибудь вернемся, — пообещал я. — Жалко только, что Вселенная не шар, который можно обогнуть.
Я принялся ремонтировать Клецкина. Тут-то я миллион раз пожалел, что в школе и институте легкомысленно относился к кибернетике, биоэлектронике, теории пространственных атомарных структур, теории возбужденных молекулярных связей и прочим наукам! Клецкин довольно скоро начал у меня двигаться, стал говорить (заикаясь, правда), но при этом нес совершенную околесицу. Ну абсолютно ничего не соображал!
Я зарылся в библиотечные магнитные записи. Галочка крутилась рядом. Она хотела мне помочь, и сама взялась за изучение схем, чертежей, формул. То и дело я слышал: «А этот знак как называется? А почему здесь сигма?..»
Я мог бы, опираясь на свою капитанскую власть, отправить ее в обсерваторию, чтобы она вела в телескоп наблюдение за небесными светилами, или, на худой конец, приказать ей прикусить язык. Но я крепился. Когда в радиусе многих миллиардов километров, кроме твоего, этот бойкий язычок — единственный, поневоле ему позволишь болтать лишнее.
Снова и снова я разбирал, собирал, настраивал Клецкина.
Наконец он и шевелиться перестал.
Я отер с лица холодный пот. «Точка. Вечные странники!» — мелькнула мысль.
— Ну что же ты! — Галочка, чуть не плача, хватила электронопатолога молотком по голове. — Вставай!
Клецкин приподнялся на локтях, замигал всеми своими излучателями.
— Люди? — удивился он. — Откуда? По инструкции, если на корабле обнаружен человек-заяц и расстояние до Земли не превышает…
Начал соображать!
Дальнейшее было делом техники. Клецкин за несколько часов поставил на ноги всех остальных роботов, и они засуетились, полезли в гогонные ускорители, затрещали сварочными аппаратами.
….В черной бездне экрана висел тусклый оранжевый шар. Это был Плутон, крайняя планета солнечной системы. Мы сидели с Галочкой в штурманской рубке. На то, чтобы отремонтировать Клецкина, потом «Молекулу», затормозить ее и подогнать к Солнцу, потребовалось три года. Три года по нашему времени, а по земному — полвека.
— Вот, — говорил я, — приземлимся мы, а ваши подруги в старушек превратились. У них уже и интересы свои, старушечьи.
Галочка вздохнула. Как она изменилась, похорошела, расцвела за эти три года!
— Меня, — продолжал я, — друзья тоже давно забыли. Петька Возликов, небось, с внуками нянчится.
Она опять вздохнула.
— Вам-то, конечно, легче. В восемнадцать лет люди сходятся быстро. Вы сразу обзаведетесь новыми подругами. А вот я…
— Знаете что, — оживилась вдруг Галочка. — Я нашла для вас выход. Чтобы вам не было одиноко, мы поженимся. Вы меня любите, это давно понятно. Я вас… Я вас сначала ненавидела, когда вы заставляли каждый день в «кошки-мышки» играть. Вот, думаю, безмозглый робот! А потом… А потом, в общем, тоже…
В рубку сунулся было какой-то автомат, но, увидев, что мы целуемся, сконфуженно вспыхнул лампой, попятился, прикрыл дверь. Кажется, это был Клецкин. Хорошо я его отрегулировал! В общем, все было, как в фантастическом рассказе XX века!
