Любовь контрабандиста - [72]

— Если бы только врач поторопился! — простонала Леона, но француженка с улыбкой произнесла в ответ:

— Не волнуйтесь, ma'm'seile, ваш брат поправится.

Мне случалось видеть много раненых, и мы выхаживали здесь людей куда в более худшем состоянии, чем он.

Леона, однако, не поверила ей, пока не прибыл врач — пожилой мужчина с пышными усами и резкой, довольно неприятной манерой в обращении. Он тщательно осмотрел Хьюго, перевязал его рану бинтами и произнес:

— Alors!24 Это не опасно. Пуля прошла насквозь и повредила артерию. Вот почему было так много крови.

Ему нужно оставаться в полном покое три или четыре дня. Если лихорадка усилится, я приду снова и пущу ему кровь, в противном случае мне здесь больше делать нечего.

— Но, monsieur25, — запротестовала Леона.

— Я же сказал: мне здесь больше делать нечего, — повторил француз. — Это будет стоить пятьдесят франков, с вашего позволения.

Он протянул руку, и Леона почувствовала, как ее лицо вспыхнуло румянцем.

— Я — я прошу прощения, monsieur, но… у меня нет при себе денег, — объяснила она смущенно, спотыкаясь на французском произношении. — Если вы будете… так любезны… обратиться к джентльмену, который… привел вас сюда, мистеру Куэйлу, то он, я… уверена, заплатит вам.

Врач что-то недовольно пробурчал себе под нос и покинул комнату. Леона коснулась руками пылавших щек. Быть обязанной Лью Куэйлу, обращаться к нему за каждым пенни и знать, что из его денег им придется оплачивать жилье и каждый кусок пищи на столе, — все это уже само по себе было достаточно тяжело. Но как долго это могло продолжаться? У нее едва хватило силы воли, чтобы поставить перед собой этот вопрос.

Однако должен же был существовать какой-то иной выход!» Я найду себе работу, — убеждала она себя. — Наверное, в Дьеппе есть люди, которые нуждаются в услугах швеи. Или, быть может, мне удастся наняться посудомойкой в estaminet «.

При одной этой мысли девушка вздрогнула, и все же она понимала, что чувство самоуважения никогда не позволит ей сидеть без дела, пока она не найдет какой-либо способ заработать деньги.

Внезапно она подумала, что Хьюго, вероятно, захватил некоторую сумму с собой, и упрекнула себя за то, что не догадалась об этом раньше. Француженка аккуратно разложила одежду брата на спинке кресла, и сейчас, пошарив в кармане белых атласных брюк, которые он надел накануне к обеду, Леона обнаружила кошелек.

» Каким красивым Хьюги выглядел тогда, — подумала она невольно с болью в сердце, — совсем как дома среди блистательного светского общества, собравшегося в Клантонбери! И теперь ему больше никогда не суждено вернуться туда «. Леона понимала, что это вынужденное изгнание обещало быть очень мучительным для Хьюго.

Она высыпала содержимое кошелька в ладонь. Пять золотых гиней! По крайней мере, это было уже кое-что, но надолго ли их могло хватить? Кроме них, из ценных вещей оставались только золотая с изумрудом застежка на кармашке для часов и брегет26, принадлежавший их отцу, который Хьюго носил за подкладкой сюртука.

Она положила деньги для лучшей сохранности в карман своего жакета, вспомнив между делом, что Хьюго, когда он выздоровеет, понадобится новая одежда. Невозможно было расхаживать по улицам Дьеппа в белых атласных брюках и голубом бархатном парадном сюртуке. Его галстук и жилет были насквозь пропитаны кровью, и у него не было других башмаков, кроме вечерних, с серебряными пряжками. Все это представлялось почти неразрешимым узлом проблем, и ей ничего не оставалось, как только ждать, пока Хьюго достаточно окрепнет, чтобы решить хотя бы часть из них.

Некоторым утешением служило то, что, хотя время шло, от Лью не было никаких вестей. Около полудня француженка принесла ей омлет, который оказался восхитительно вкусным, несмотря на то что Леона с трудом заставила себя съесть несколько кусочков.

День был уже в самом разгаре, когда Хьюго наконец пошевелился и открыл глаза.

— Дьявольщина! Где я? — спросил он раздраженно. — У меня вся голова как будто огнем горит.

— Ох, Хьюги! Ты в порядке?! — воскликнула Леона.

До этого момента она не сознавала, каким страхом наполняла ее мысль о том, что пуля могла задеть мозг.

Эта мысль постоянно присутствовала в ее подсознании, но девушка не осмеливалась даже наедине с собой отдать себе в этом отчет. Теперь на глазах Леоны выступили слезы облегчения.

— Что ты имеешь в виду — в порядке? — осведомился Хьюго и, подняв руку, прикоснулся к бинтам. — Что еще стряслось?

— Пуля попала тебе почти в самый висок, — ответила Леона.

— Пуля?! Какая пуля?

— Ох, Хьюги! Разве ты не помнишь? — воскликнула Леона. — Ты бежал по берегу, чтобы предупредить Лью.

— Ни черта не помню об этом, — отозвался Хьюго и, словно затраченное усилие было слишком велико для него, устало опустил веки и погрузился в глубокий сон.

Он проснулся снова двумя часами позже и на этот раз мог более связно рассказать о случившемся. Он не помнил точно, что произошло, когда он оказался на берегу, но зато ему удалось почти со всеми подробностями восстановить последовательность событий того рокового вечера, когда, сидя за карточным столом, он случайно узнал о том, что затевается.