Любовь как в сказке - [23]

— Остынь, давай потренируемся завтра! — упрашивала его Марина. — Сегодня ты меня совсем загонял, да и себя тоже!

— Нет, еще давай, — несговорчиво мотал головой Паша. — Мне мало.

Наконец и он окончательно выбился из сил и в изнеможении рухнул на поле. Марина упала рядом — они лежали на спине, слушали «Сплин» и смотрели в темнеющее, едва смазанное красками заката небо.

— Петька-то как обрадуется! Теперь наши ворота — на замке, — счастливо пробормотала Марина. Она пододвинулась к Паше поближе, положила голову ему на плечо.

Парень вздрогнул и не смог сдержать стона.

— Ой, Паш, извини! Больно, да? — Она хотела было отодвинуться, но Паша протянул руку и обнял ее, прижав к себе покрепче.

— Нет, ничего, — пробормотал он, осторожно касаясь щекой ее волос.

Они лежали молча до тех пор, пока краски заката не выцвели и на небе не зажглись звезды. Мерцающие светила отражались в их глазах, теплая ночь дышала покоем. Прошло целое тысячелетие, прежде чем далекий голос Быстрова на лагерной дискотеке объявил последний танец. Тогда они тихо поднялись и принялись отряхиваться.

— Я уже почти заснула! — потянувшись, улыбнулась Марина. — Здорово спать на улице?

— Здорово, — кивнул Паша, поднимая мяч.

Марина взглянула на него и ахнула — в свете фонарей отчетливо были видны синяки и ссадины на его лице.

— Боже мой, на кого ты похож! — засуетилась она. — Как будто тебя пятеро целый вечер избивали.

— Да ничего, — отмахнулся Паша. — Шрамы украшают мужчину!

— Тебе в медпункт надо, мужчина! — волновалась Марина. — Все это может плохо кончиться.

— В медпункт? Из-за пары царапин? Не смеши. Так пройдет.

— Хорошо, давай я сама все сделаю, у меня есть бактерицидные пластыри. Только сначала надо специальным мылом промыть, антибактериальным. Пойдем в корпус! Пойдем, пойдем, или я сейчас Андрею скажу!

Подчиняясь женскому напору, Паша покорно поплелся в корпус. Он жалобно шипел и пыхтел, когда его на глазах вернувшихся с дискотеки девчонок отмывали мылом, обклеивали пластырем и обмазывали йодом.

«Никогда не думала, что футбол такой жестокий вид спорта! Паша весь в царапинах и синяках, — написала Марина вечером в дневнике. — Мы тренировались почти до самого отбоя, просто как сумасшедшие.

А потом был такой прикол! Мы возвращались в корпус обходной дорогой — хотели немного погулять — и вдруг услышали звон и какие-то странные крики. Когда подошли поближе, то увидели Ленку и Петю. Оказывается, не одни мы шизанулись — эти двое дрались на бутафорских шпагах. Так смешно! Мы понаблюдали за ними немножко, а потом ушли — каждый сходит с ума по-своему. Мы долго молчали, а потом я сказала, что Петька, по-моему, все-таки влюбился в меня, и объяснила, что именно поэтому он, наверное, так плохо играл сегодня на репетиции. Но Пашка вдруг напрягся и сказал, что слышать больше не желает об этом тупоголовом осле. А потом он вдруг спросил меня, знаю ли я об их ссоре и на чьей я стороне. А я об утренней ссоре узнала от Ленки — она все видела во время тренировки. Я еще тогда для себя решила, что считаю неправыми их обоих, и так все честно и выложила. Глупо ссориться сейчас, заранее, когда они ни с кем в футбол еще и не играли и до премьеры далеко! Пашка усмехнулся и спросил, чего это я своего любимого Петечку не защищаю. А я поинтересовалась, почему он злится. Тогда он замолчал и больше до самого корпуса не сказал ни слова.

А в холле меня уже ждала Ленка. Едва я вошла, она бросилась ко мне и сказала, что ей нужно сообщить мне что-то очень важное. Договорились поболтать ночью, после отбоя — накануне она упросила Ромашку, с которой я жила раньше, поменяться с ней, и наши кровати теперь стоят рядом.

Я уже догадывалась, что она собирается мне рассказать, — так и оказалось. Ленка выложила мне все: и про то, как они с Петей отрабатывали „влюбленный“ взгляд, и про занятия фехтованием. Ревновать я ни капельки не ревновала, все-таки жалко Ленку, не понимает она, глупая, что делает все совсем не так, чтобы по-настоящему Петьке понравиться. Это фехтование, например. Он же любит женственных девчонок, а не таких, как Ленка, — утром по полю гоняет, вечером на шпагах дерется. И вот от этой жалости я чуть было не взяла да и не выложила Ленке всю правду — про спор парней насчет идеальной девчонки, про наше с Пашкой соглашение, про „мечту“ и про „кошмар“. Но я все никак не могла решиться, а потом вдруг Ленка заговорила совсем о другом — она предложила парней помирить. Я уже тоже об этом думала, поэтому с радостью ее поддержала и спросила, есть ли у нее какие-нибудь идеи. Она сказала, что есть: нам с ней надо все время держаться вместе и организовать из девчонок и парней нашего отряда группу поддержки».

Поставив точку, Марина погасила фонарик и вылезла из-под одеяла. Было темно и тихо, Лена и Надя-Липа, их третья соседка, уже спали. Марина подумала было, что надо бы написать еще и про фенечку — она как раз начала подбираться к букве «П», но не было уже ни сил, ни особого желания.

Не написала она и про начатое утром вместе с Пашей расследование — он поручил ей расспросить дежурных на обоих этажах. Паша завел для «следствия», как он это называл, отдельную тетрадку, которую носил в папке вместе с материалами для спектакля. Марина выполнила поручение, но ей удалось всего-навсего выяснить, что нерадивые дежурные весь день накануне играли в карты и никого и ничего не заметили. Они сказали, что их уже расспрашивали вожатые, и они ответили то же самое. Но рассказать об этой пустячной информации Паше девочка забыла.