Любовь как спасение - [9]

— Как в чем? В главном. Уверен, не только для меня, но и для тебя тоже — в Лялиной жизни. — Господин, по всей видимости, тоже домой не спешил. — Вопрос, как видишь, непростой, так, может, лучше коньячку?

У Бореньки пересохло во рту, утолить жажду такого происхождения действительно мог только коньяк.

— Я с Лялей познакомился года на два раньше, чем ты. Какая женщина, мечта! И что удивительно: чем старше становится, тем интересней. Силу набирает, как хороший коньяк. Будь здоров! — Господин одним глотком осушил рюмку и отработанным жестом наполнил ее снова. — Жениться на ней я не мог. Теща — гарант моего благополучия. Она — хозяйка фирмы, а я ее у нее исполняю директора. Умрет — все мне перейдет, но ведь живет, стерва, и здравствует.

— А сколько ей лет? — Боренька и сам не знал, зачем задал этот вопрос.

— За шестьдесят. Но здорова! Всю контору на себе тянет. — Боренька вдруг поймал себя на мысли, что человек, сидящий напротив, вовсе и не Господин… — Она откуда-то про Лялю узнала и мне сразу сказала: «Начнешь дергаться, пеняй на себя. У моих внучек должен быть отец. Запомни это хорошенько». Я запомнил. Теща — великая женщина, всегда права оказывается… — У Бореньки потеплело внутри. Так бывало всегда, когда что-то напоминало маму. — К тому же жениться на такой бестии, как Ляля, — хлопотное дело, не для меня. Но раза два-три в неделю… Действует, как женьшень.

— А вы что, и сейчас с ней…

— Конечно, а почему бы и нет? Поверишь, у меня до сих пор от нее дух захватывает. Да и связаны мы с Лялечкой на веки вечные. Тема, сын — это не шутка. Я всю жизнь о сыне мечтал.

— Как Тема? — Боренька почувствовал, что у него останавливается сердце. — Это мой ребенок, мой сын.

— Ты, дорогой, на тот момент был ее мужем, но это вовсе не означает, что и отцом ее ребенка. Посмотри на меня, видишь? У Темы мой нос, мои волосы. Он мой сын, нет вопросов. Я хороший отец, люблю его безумно. Все восемь лет деньги Ляле даю на него. Меня упрекнуть не в чем.

Оба замолчали. Пауза тянулась долго, но обоих, очевидно, не тяготила. Казалось, каждый мысленно сопоставлял свой портрет с портретом спорного ребенка. И, судя по довольной улыбке, каждый приходил к утешительному для себя выводу, что главные аргументы на его стороне.

— Вадим знает о ваших отношениях? — прервал молчание Боренька.

— Боренька, тебе пора становиться Борисом. О таких вещах мужья узнают последними, если узнают вообще. Тебе ли этого не знать…

Соучастники опять замолчали.

— Как у вас со слухом? Я имею в виду музыкальный слух. — Мысль, которая вдруг пронзила измученную Боренькину голову, даже рассмешила его.

— В этом смысле глух как тетерев. А что?

— Вот и я тоже, и Ляля. А Тема очень музыкален. Как Вадим… У него мама — оперная певица.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего. Вот уж кто великая женщина, так это Ляля. Да, мама была права, во всем.

— Какая мама? Не понял…? — судя по выражению лица, ответы совсем не на эти вопросы хотел немедленно получить соучастник, но Бореньке это было уже не интересно. Он встал, бросил на стол деньги за коньяк и зашагал прочь.

— Эй, Боренька, погоди? Ну, расскажи же, в чем права-то? Чья мама? — Боренька не обернулся — разве можно рассказать жизнь?

Ночью он долго не мог уснуть. Глядя в черную пустоту, он думал о том, что, конечно же, можно сделать генетическую экспертизу, но что это изменит? Он любит Тему — и только это имеет значение. Боренька бережно перебирал в памяти каждый прожитый с Лялей день. Она заморозила его сердце, пусть так, он давно ей все простил. Но в их встрече был смысл — сын. Пусть Тема носит не его фамилию и не его отчество, но это его сын, он знает это точно. Он любил и, наверное, любит до сих пор эту женщину, только с ней он чувствовал себя мужиком. Лялины волосы, ее шалый шепот в ночной тишине…

Боренька повернулся на бок и уперся взглядом в свою кристально честную жену. Жиденькая серо-желтая прядка упала на то место, где у людей обычно бывают брови. На тонкие бледные губы, полуоткрывшиеся во сне, наехал воротник ночной рубашки, толщиной ткани больше похожей на пальто. «Тоска…» — Боренька покорно вздохнул. Тоня тихонько всхрапнула и тяжело перевалилась к стене. Боренька закрыл глаза — как наваждение, ему улыбались жадные Лялины губы. Элегантный господин прав: он, Боренька, всего лишь соучастник не только в Лялиной, но и в своей собственной жизни. Сынок… По жизни — сынок. Как, впрочем, и господин. Последняя мысль явно понравилась Бореньке и даже успокоила его: он не один такой. Значит, можно жить спокойно. А Тоня… А что Тоня? Ее блинчики с курагой даже лучше маминых.

Найда, родства не знающая

Последние два года утро в моей семье начиналось ровно в шесть часов независимо от времени года, дня недели и личных планов. Ненавязчивый опрос ближайших соседей показал, что не только мы стали жертвой неистребимого трудолюбия и пунктуальности нашей новой дворничихи Зинаиды, приехавшей искать счастья в столицу из вконец обедневшего маленького городка в Сибири. Все тридцать лет своей жизни Зина точно знала, что просыпаться нужно очень рано, потому что первая заводская смена начинается в семь часов. На то, чтобы умыться, одеться, позавтракать, что-то скоренько сделать по дому, нужен час. И еще час, чтобы добраться до завода, раскинувшего свои корпуса за городской чертой. Так жили родители Зины, родители ее родителей, все родственники и соседи. Так жила и сама Зина с мужем и двумя малыми детьми. Три года назад по обычным для нашего времени причинам завод остановился, практически весь город остался без работы, и уже ни у кого не было нужды подниматься с постели ни свет ни заря. Но заведенные раз и навсегда внутренние часы не давали Зине покоя, звали ее к производительному труду, которого в родном городе не было ни для нее, ни для мужа, и, в конце концов, привели Зинину семью в первопрестольную. Здесь много лет назад, еще по лимиту, осели родственники Василия, они-то и помогли молодой паре устроиться на работу в наш ЖЭК, ему — слесарем, ей — дворником. Новая работа давала им не только кусок хлеба, но и бесплатное жилье — однокомнатную служебную квартиру.