Любовь к жизни. Рассказы - [175]

– Послушайте, Лоренс, что случилось?

Не дав ему ответить, Корри потянул его за рукав и отвел в сторону.

– Слушай, старик, что это? – спросил он шепотом, указывая глазами на Лашку.

– А собственно говоря, Корри, какое тебе дело? – насмешливо ответил Пентфилд.

Но Корри продолжал настаивать:

– Что эта скво делает на твоих нартах? Хорошую задачу ты мне задал – объяснить это. Надеюсь, однако, что какое-то объяснение есть? Кто она? Чья это скво?

И вот тут Лоренс Пентфилд нанес свой удар. Нанося его, он почувствовал прилив спокойного удовлетворения, которое, казалось, до некоторой степени возмещало причиненное ему зло.

– Это моя скво, – сказал он. – Миссис Пентфилд, с вашего разрешения.

У Корри Хатчинсона перехватило дыхание. Пентфилд отвернулся от него и подошел к женщинам. На лице Мэйбл была тревога, и она, казалось, не была склонна разговаривать. Он как ни в чем не бывало обратился к Доре:

– Как прошло путешествие? Очень мерзли на стоянках?

– А как себя чувствует миссис Хатчинсон? – спросил он затем, бросив взгляд на Мэйбл.

– Глупыш вы милый! – воскликнула Дора, обнимая и тормоша его. – Значит, вы тоже прочли? Так вот почему вы себя так странно держали!

– Я… я не понимаю… – пробормотал он.

– В следующем номере дали поправку, – болтала Дора. – Нам и в голову не приходило, что этот выпуск попадется вам на глаза. В других газетах все было правильно, но, конечно, именно этот злосчастный листок попал вам в руки.

– Постойте, о чем вы говорите? – перебил Пентфилд. Его сердце сжалось от неожиданного страха. Он почувствовал себя на краю пропасти. А Дора все не умолкала:

– Знаете, когда стало известно, что Мэйбл и я уезжаем в Клондайк, в «Еженедельнике» напечатали, что с нашим отъездом на Мирдон-авеню станет густо, – что, конечно, означало «пусто».

– Так, значит…

– Я – миссис Хатчинсон, – ответила Дора. – А вы-то думали, что это Мэйбл?

– Именно так, – медленно проговорил Пентфилд. – Теперь я понял. Репортер перепутал имена, а газеты в Сиэтле и Портленде перепечатали, как было.

Он замолчал. Мэйбл снова повернулась к нему, и он увидел, что она ждет. Корри с большим интересом рассматривал рваный носок своего мокасина, а Дора искоса поглядывала на Лашку, с невозмутимым лицом сидевшую на нартах. Лоренс Пентфилд смотрел прямо в безнадежное будущее, где он видел только упряжку собак, себя и рядом – хромую Лашку.

Затем он заговорил, очень просто, глядя в глаза Мэйбл:

– Простите. Мне и в голову не приходила такая ошибка. Я думал, что вы вышли за Корри. Там, на нартах, миссис Пентфилд…

Мэйбл Холмс бессильно повернулась к сестре, – казалось, на нее внезапно обрушилось все утомление тяжелого пути. Дора подхватила ее. Корри Хатчинсон все еще не мог оторваться от своих мокасин.

Пентфилд посмотрел на него, на обеих женщин и пошел к нартам.

– Надо ехать, ребенок Пита не может ждать нас весь день, – сказал он Лашке.

Длинный бич свистнул, собаки натянули постромки, нарты дернулись и помчались вперед.

– Слушай, Корри! – крикнул Пентфилд, обернувшись. – Ты можешь занять старую хижину. Она теперь пустует. Я построил новую на холме.

Золотое дно

Так как это рассказ – и притом более правдивый, чем это может показаться, – о стране золотых приисков, то заранее будут ожидать, что речь пойдет о какой-нибудь неудаче. Но это зависит, конечно, от точки зрения. Поскольку дело касается Кинка Митчелла и Хэтчину Билла, то слово «неудача», пожалуй, будет слишком мягким выражением; а что у них самих на этот счет составилось определенное мнение – это всем известно на Юконе.

Эти два компаньона в конце 1896 года спустились к восточному берегу Юкона и там вытащили из прикрытого мхом тайника небольшую лодку того типа, какие обыкновенно делаются в Питерборо. Вид их не представлял ничего привлекательного. Лето, проведенное в поисках золота, полное всевозможных лишений, превратило их одежду в лохмотья, а их самих в живые трупы. Над их головами жужжали тучи комаров. Их лица были покрыты голубой глиной. Каждый нес с собою по куску такой глины, и как только засыхал и спадал с лица верхний слой ее, они немедленно накладывали новый. Голоса двух путешественников звучали жалобно и раздраженно, а их движения были вялы, медленны и говорили о бессонных ночах и беспрерывной борьбе с маленькими крылатыми злодеями.

– Эти комары уложат меня в гроб, – проговорил Кинк Митчелл, когда лодка соскользнула с берега в воду.

– Бодрей, бодрей! Теперь уже близко! – ответил Хэтчину Билл, пытаясь изобразить веселость на своей хмурой физиономии, которая от этого казалась еще более мрачной и похоронной. – Через сорок минут мы будем на Сороковой Миле, и тогда… ах, будь ты проклят, чертенок!

Он бросил весло и звонко шлепнул себя ладонью по затылку. На укушенное место он положил слой глины, не переставая громко ругаться. Кинку Митчеллу это не казалось забавным. Он воспользовался случаем, чтобы и на свою шею наложить слой глины потолще.

Они переправились через реку к западному берегу Юкона и, быстро взмахивая веслами, понеслись вниз по течению. Не прошло и сорока минут, как они обогнули выдающийся мыс речного острова и круто свернули налево. Перед ними внезапно раскинулся поселок Сороковая Миля. Оба выпрямились и стали внимательно смотреть на открывшуюся перед ними картину. Их уносило течением, а они все еще долго и пристально смотрели на селение с выражением удивления и все увеличивавшегося огорчения. Ни из одной деревянной хижины – а их было около сотни – не поднимался к небу тонкой струйкой дым. Не звучал топор, не слышно было ни пилы, ни молотка. Перед главным складом не было видно ни собак, ни людей. У берега не стояло ни одного парохода, ни одной лодки, ни челноков, ни плотов. Река была так же пустынна, как и городок.