Любовь к электричеству: Повесть о Леониде Красине - [64]

Авессалом Арчаков был совершенно измучен. Он потерял сон, вздрагивал от каждого шороха, на коже появилась крайне неприятная сыпь. Тогда в Одессе после возвращения из Женевы он, как обычно, все рассказал перехватившим его кавказским эсдекам, вновь выкупил свою драгоценную жизнь за жандармские тайны и поклялся, что уедет навсегда в Персию, выйдет из игры. Он говорил искренне, он готов был уехать даже в Австралию, к ужасающим антиподам, лишь бы покончить с этой страшной жизнью, с двойным доносительством, вечным страхом. Эсдеки тогда его отпустили, но на следующий день его вызвала охранка. Там ему посоветовали забыть о дремотной Персии и переехать в Москву. В Москве было тоже неуютно, но здесь хотя бы не было кавказских революционеров. Пользуясь завязанными в Женеве на гапоновской конференции связями, Арчаков проник в революционные кружки, а впоследствии вступил в одну из сводных боевых дружин. Боевик из отряда Арабидзе не ошибся: именно Арчаков мелькнул перед ним в толпе. Именно Арчаков разузнал время прибытия вагонов с оружием для восставших и именно он сообщил это агенту охранного отделения, швейцару полуразгромленного ресторана на Грузинах.

После этого Арчаков, от чудовищного страха и солидного уже провокаторского опыта сделавшийся значительным ловкачом, начал ошиваться в Коалиционном Совете боевых дружин – вроде бы для связи – и, узнав о захвате войсками трех тысяч ружей и о гибели отряда железнодорожников, дал себе клятву: немедленно после получения гонорара уехать в Персию, но только не через Кавказ, упаси боже…

Распоряжение, врученное командиром дивизии

полковнику Мину, командиру Семеновского полка:

Августейший главнокомандующий приказал… не прекращать действия, пока все сопротивление и все сопротивляющиеся не будут сметены окончательно, чтобы подавить в зародыше всякую вспышку, и сделать это так, чтобы отбить охоту это вновь начинать…

Вслед за Семеновским в Москву из Варшавского округа прибыл Ладожский пехотный полк, а из Твери еще раньше был направлен полк драгун. К ночи 15 декабря были отбиты у восставших все вокзалы. Вдоль дорог по пригородным рабочим поселкам двинулись карательные отряды.

С Сухаревой башни прожектор на большое расстояние залил Садовую безжалостным светом. Шестидюймовые орудия начали разгром баррикад. Горело в Замоскворечье здание типографии Сытина и ближние дома. Градоначальник Медем запретил гасить пожар. Окруженные в этом районе дружинники с трудом отбивали атаки драгун. Войска продолжали жестокий разгром Симоновской слободы. Рабочая республика просуществовала всего несколько дней.

Дружинники заводов Бари и Гана, Центрального электрического общества вынуждены были отступить на Пресню. Еще раньше туда ушла Кавказская дружина.

Пресня становилась последним опорным пунктом борьбы.

– Илья, зарядите мне «маузер», я не умею. Таня, подай вон ту винтовку! Какую? Не видишь разве – убитый лежит, ему она уже не нужна! Быстрей! Пошевеливайся! – резким, металлическим голосом командовала Лиза Берг.

Она схватила винтовку, поднесенную Таней, и стала целиться в перебегающих через Горбатый мост гренадеров.

– Есть! Упал! – радостно закричала она.

«Уже шестой», – подумала Таня. Она с испугом смотрела на сестру, на ее жестко обозначившиеся губы, хищный прищур и дрожащий на щеке мускул. Что-то с ней стало после ареста? Мстит за Виктора? Сама Таня перевязывала раны, шептала какие-то слова умирающим дружинникам.

В живых на третьем этаже конторского здания обувной фабрики Бергов осталось не больше пятнадцати человек, но они поддерживали интенсивную стрельбу и не давали семеновцам зайти в тыл догорающей, почти уничтоженной баррикады.

Илья лежал на полу рядом с Лизой и непрерывно стрелял, иногда бросая на девушку восторженные взгляды. Трезвая его голова, в которой прежде царил полнейший библиотечный порядок, теперь пылала. О чем он мог еще мечтать?! Лежать на полу рядом с любимой девушкой и стрелять по врагам пролетариата – так и погибнуть не страшно.

В углу комнаты на венском стуле демонстративно сидел с книгой Николай Берг. Пули дырявили вокруг него стены, но он как будто не обращал на них внимания – читал Шопенгауэра.

С чердака спустился Колючий и неестественно бодрым голосом доложил:

– Все вокруг горит. Дом Аборина горит, Бабурина, Бибикова, Прокофьева – все горит, Мариинская школа горит, церковь Покрова, по каретной фабрике бьют шимозами… Очень красиво! Кажется, на фабрику Шмита ворвались семеновцы, вот это плохо…

Он взял винтовку, вынул обойму, все это неторопливо, как будто на охоту собирался.

Хлопнула дверь, появился Павел Берг, прополз через комнату к окнам, положил на подоконник ствол «маузера»…

– Товарищи, я из Военно-боевого штаба! Седой, Иннокентий и все другие товарищи, в том числе и я, склоняются… – он не договорил.

– Есть! Седьмой! – звенящим от пугающей радости голосом закричала Лиза. – Убегают! Убегают! Трусы! Трусы!

– Посмотри, что с Лизой, – шепнула брату Таня.

Павел взглянул и переполз поближе к ней.

– Лиза, тебе и Тане нужно уйти отсюда немедленно, сию же минуту!

– Ты с ума сошел! Я уже семь мерзавцев ухлопала. Они же трусы, трусы, – горячечно заговорила Лиза.