Любовь к электричеству: Повесть о Леониде Красине - [62]

– Или, может быть, вы уже принесли их обеих в жертву? – неистовствовал Николай.

– Прекрати истерику! – сказал вдруг совершенно не своим, железным голосом Илья, и Николай сразу замолчал. – Между прочим, пока ты тут нервничал, мы все разузнали: все схваченные в Камергерском сидят в Тверской части. Сейчас мы туда отправимся с отрядом. Примешь участие в экспедиции?

– В экспедиции принимать участие не буду, а сестер спасать пойду! – крикнул, но уже потише, Николай.

– Держите, Николай Иванович! – кто-то из рабочих протянул «маузер».

Николай отдернул руку, как от раскаленной плиты.

Бомбы вылетели из окон Центральных бань и разорвались, почти сразу три штуки, в самой гуще жандармского эскадрона, стоявшего поблизости в каре. Заметавшиеся всадники были обстреляны частым огнем из пяти «маузеров».

Так глубоко повстанцы еще не проникали, и поэтому несколько минут в Театральном проезде царила паника. Затем жандармы в ярости ринулись на молчаливые и безжизненные Центральные бани.

После столь удачной атаки Горизонтов приказал своему отряду рассеяться. Каждый должен был добираться до баррикады в одиночку. Сам он выбрался во двор через котельную, вывернул наизнанку свой кожан и спокойно зашагал к Театральной площади. Почему-то Витя был уверен, что кожан, вывернутый мехом вверх, делает его совершенно лояльной персоной, чуть ли не иностранцем.

Первый же патруль остановился, моргая, при виде огромного человека в шубе лунного меха в загадочных разводах.

– Это с какого же ты сучка сорвался?

– Стой!

– Аи эм инглишмен. Итс май ферст визит ин ёр экселент кэпитэл-сити, – затараторил Горизонтов, похлопывая себя по животу, чтобы ощутить для спокойствия засунутый за пояс «маузер».

– Иностранец. Из цирка должно, – предположил патруль.

– Аи лав уан рашен леди! – воскликнул Горизонтов.

– От бабы идет, – смекнул патруль. – Иди-иди, емеля, а то пулю схлопочешь.

И патруль засмеялся снисходительно.

Еще дважды прибегнул Горизонтов к такому приему, и оба раза удачно. Теперь он был уверен, что благополучно доберется до дома Бергов, и воображал себе, какой эффект произведет там его появление. Вспомнил он вдруг, что не написал из Финляндии ни одного письма Лизе, которую, возможно, любит, а потом вспомнил, совершенно похолодев от ужаса, что после Нагасаки ни разу не писал домой в Тамбов и что родители считают его все еще пленником Страны восходящего солнца.

«После революции немедленно, первым же делом сяду за письмо маме и папе», – умиленно подумал он и был вдруг схвачен кем-то за рукав.

Сильная рука, схватившая его, высунулась из подъезда огромного дома на углу Воздвиженки и Моховой. Виктор выхватил было пистолет и чуть не засадил с ходу в темноту, но вдруг услышал знакомый голос:

– Англичанин, спокойно! Спрячь свою пушку!

– Личарда! – ахнул Витя, узнавая в темноте резкие черты эсера Юшкова, соседа по «Чебышам».

– На ловца и зверь бежит! – весело сказал Юшков. – Хочешь ко мне в напарники? Охранку рванем!

– Иес, сэр! Рад стараться, ваше благородие! – радостно возопил Горизонтов.

Ехно-Егерн вошел с нижними чинами в пустое купе и приказал унтер-офицеру Брюшкину:

– Разыщите в общих вагонах ротмистра Щукина и скажите ему, чтобы из Бологого отбил телеграмму в Тверь, а там чтобы заготовили для нас одиннадцать комплектов статского платья. Поняли?

– Так точно, – сказал унтер с кислой рожей, словно у него дома корова недоеная.

«Ну, если подтвердится моя догадка, вот будет пилюля Караеву! – думал Ехно-Егерн. – Жаль, конечно, столь прекрасную особу, – жеманясь, подумал он и вдруг затрясся, загудел, едва не завопил от неожиданного прилива нечеловеческой ненависти. – Они нас не жалеют!»

Илья Лихарев расположил половину своей группы в подворотне двухэтажного каменного домишки. Остальные, связав предварительно дворника, спрятались в подъезде дома напротив. За углом во дворе какого-то склада были приготовлены несколько извозчичьих санок.

Улица была пустынна, мертва и темна, лишь слабый фонарь чуть покачивался над коваными воротами тюрьмы. Илья стоял, прижавшись к стене, и чувствовал, как дрожит рядом, от страха или от возбуждения, мелко-мелко дрожит Николай Берг.

«Ах, если бы мне спасти Лизу, – страстно, почти по-мальчишески мечтал Лихарев. – Ах, если бы мне самому с оружием в руках распахнуть перед ней дверь камеры! Тогда она поймет, что такое настоящий революционер! Витька Горизонтов, конечно, смелый был парень, но я тоже гожусь на горячие дела. Лиза увидит…»

Он уже поднял руку для сигнала атаки, как вдруг послышались в ночи какие-то звуки. Во-первых, заскрежетало железо в тюремных воротах, во-вторых, в черной глубине улицы возник дробный стук копыт, быстрый бег лихача.

– Стоять на месте, – прошептал Илья. Из ворот медленно выезжала длинная тюремная карета. Она еще не успела полностью выползти на улицу, как с налетевшего лихача прогремели выстрелы. Кучер и городовой с облучка, словно куклы, грохнулись на мостовую. Из пролетки спрыгнули двое. Один схватил вожжи левой рукой, правой же стрелял в глубь тюремного двора, второй, в какой-то немыслимой шубе мехом наружу, швырнул во двор бомбу. В грохоте, в дыму завопили чины полиции, грянули ружейные выстрелы.