Любовь изгнанницы - [55]

В Кенте не забыли его благодеяний, и привязанность кентцев к Делателю Королей распространилась и на Анну Невиль. Ее радостно приветствовали в городках и крепостях графства, зачастую величая не принцессой Уэльской, а просто дочкой Уорвика. Их симпатии выражались отнюдь не в почтении и подобострастности, к которым она привыкла в Лондоне, а в простодушной фамильярности.

– Эй, Анна Невиль! – кричал ей хозяин корчмы у Дороги Паломников. – Зайди-ка, отведай, как умеет готовить моя хозяйка жареную форель! Твой батюшка ценил ее стряпню и нередко сиживал у меня перед камельком, беседуя с пилигримами, – ни дать ни взять рыцарь из тех, о которых писал старина Джеффри[31].

Или же в другой раз:

– Погляди-ка сюда, красавица Анна! – кричала румяная толстуха, направляющаяся с возком шерсти на рынок в город. – Видишь моего сынка Дика? Ему сейчас одиннадцать, и он парень хоть куда. А ведь зачала я его, когда твой батюшка – благослови его Господь – был наместником в славном Кенте, да и назвала я сынишку как полагается – Ричардом.

И она лукаво подмигивала принцессе, удивленно взиравшей на крепкого подростка с зелеными раскосыми глазами и ястребиным носом Уорвика.

А однажды при переправе через реку Стор краснолицый подвыпивший паромщик сказал ей:

– Клянусь галлоном доброго кентского эля, в этих краях ваш батюшка, леди Анна, мог бы хоть завтра быть признан королем. Да и в Англии, думаю, тоже, если бы Господь надоумил его вовремя это сделать. И не было бы тогда этой проклятущей свары, которой конца не видать.

Недалеко от местечка Селлинг принцессе показали ажурную часовенку святой Анны, которую Уорвик воздвиг в год ее рождения. Девушка долго молилась в ней перед раскрашенной и позолоченной статуей своей покровительницы, ибо, несмотря на умиротворение, витавшее в воздухе «сада Англии», с его прозрачными реками, зелеными фермами и старой римской дорогой, никогда не бывавшей пустынной из-за множества паломников, она чувствовала, как непрочно ее собственное положение и как опасность подстерегает ее отца. Безоблачное синее небо графства Кент казалось ей давящим, словно перед грозой – той грозой, что надвигалась с Севера.

Едва ли не каждый день Анна навещала короля, садилась у его ног и, взяв его руки в свои, участливо говорила с ним. В конце концов ей начало казаться, что Генрих прислушивается к звукам ее речи, а однажды он даже попытался ей улыбнуться.

– Да-да, я тоже заметил! – воскликнул лорд Лэтимер, когда Анна сказала ему об этом. – Видимо, святой Томас услышал наши мольбы и королю становится лучше. Еще немного, и он хотя бы отчасти придет в себя.

Одной из своих главных обязанностей Анна почитала посещение городских приютов и больницы святого Томаса Бекета при соборе. Больница была древней, сохранившейся, наверное, еще с тех времен, когда святой Августин крестил в Кентербери англо-саксонского короля Этельберта.

Своими мощными каменными стенами и небольшими окнами, куда проникало недостаточно света и поэтому в помещении всегда горели ряды светильников, она походила скорее на крепость. Само здание было длинным и узким, так что алтарь в его глубине, где ежедневно служили четыре мессы и читали на ночь молитвы, почти не был виден от входа. В помещении было сыро, хотя архиепископ и следил, чтобы здесь всегда пылали жаровни и курился ладан. Однако, несмотря на это, здесь всегда витал тяжелый, тошнотворный дух от бесчисленных больных, которые являлись к праху святого Бекета, а затем попадали в госпиталь.

Анну с первых же дней поразил этот неистощимый кладезь страданий. На длинных нарах вдоль стен лежали старики и дети, роженицы и умирающие, покрытые гнойными струпьями, распухшие от водянки, гангренозные, истощенные дистрофией или мечущиеся в бреду. Среди них в светлых одеждах сновали монахи-цистерианцы, разнося лекарства, меняя повязки, обмывая, молясь и унося умерших. Они боролись за каждую жизнь с такой самоотверженностью, какую может дать только вера. Цистерианцы владели всеми медицинскими секретами, умели приготавливать мази, настои и бальзамы, зашивать раны, вскрывать нарывы, устранять рубцы и затвердения.

Порой, приходя сюда и наблюдая за их работой, Анна ловила себя на кощунственной мысли, что не столько молитва, обращенная к святыне Англии, сколько умение лекарей совершает чудо возвращения страждущим здоровья. Впрочем, чудеса в таком скопище недугов совершались далеко не всегда и число зашитых в саваны трупов редко уменьшалось.

Анна всякий раз перед тем, как войти под этот кров, дважды читала молитву, дабы набраться духу. Так и сейчас, преклонив колени и сотворив крестное знамение, она вошла вовнутрь, но не сделала и нескольких шагов, как почувствовала дурноту. Недалеко от входа в углублении стены лежал шестилетний мальчик, которого принесли на носилках его молодые родители из далекого Корнуолла. Ребенок был покрыт коростой, волос у него не было, но удивительно красивые синие глаза с печальной умудренностью смотрели на мир.

Когда Анна подошла к его ложу, мальчик попытался улыбнуться. Принцесса всегда была добра к нему, а однажды даже подарила блестящий волчок.