Любовь изгнанницы - [12]

При мысли о Ланкастере у Ричарда Невиля портилось настроение. Что ни говори, но даже самый захудалый из Йорков стоит всей этой августейшей семейки. Тот же горбун Дик, при всем его коварстве, извращенности и увечьях, был подлинным властелином, в чем Уорвик убедился, просматривая его архив и поражаясь его государственному уму и осмотрительности.

Ланкастеры!.. Уорвик с пренебрежением размышлял о короле Генрихе. Ничтожество! Годен лишь на то, чтобы часами сидеть в оцепенелой созерцательности или изводить себя нескончаемыми молебствиями. Народ говорит о нем: добрый король Генрих… Доброта же эта заключается лишь в слабой улыбке, да в тихом голосе, да в огромных размерах милостыни, раздаваемой всякому сброду. Однажды, когда Уорвик завел с ним речь об этом, король поднял на него туманные серые глаза и тихо, но твердо проговорил: – Друг мой! Я раздаю лишь те деньги, которые парламент выделил на мое содержание. Но, Господь свидетель, мне почти ничего не нужно. А эти бедняги… Милорд, в стране голод, и кто же, если не король, проявит сострадание к ним?

Уорвик промолчал. Доказывать что-либо было бесполезно. Но уж лучше бы король занимался своими итонскими школами, продолжая их строительство и таким образом давая заработок бродягам, которых голод гнал в города. А так подобная щедрость лишь во вред. Уорвик неоднократно наблюдал, как к королевской руке прорывались лишь самые крепкие из оборванцев, отталкивая слабых и больных, а некоторые из них по нескольку раз припадали к стопам государя, ослепленного порывом милосердия. Монеты попадали в лапы здоровенных детин, которые вполне могли бы работать каменщиками или грузчиками в порту либо вступить в армию, которую Уорвик как раз сейчас настойчиво пополнял.

Сын Генриха тоже как бы не от мира сего. Людовик Валуа выделил ему огромные суммы, чтобы тот поскорее собрал войско и выступил на подмогу тестю, а он в своих письмах сообщает то о покупке соболей на шубу, то о миланских соколах для охоты, то о новой борзой. Черт бы его побрал, так он промотает все подчистую! Людовик Французский – известный скупердяй и вряд ли согласится добавить еще хоть су. А Англии именно сейчас так нужна помощь! Неужели мать Эдуарда не может вправить ему мозги?

При мысли о Маргарите Анжуйской на душе у Уорвика становилось совсем скверно. Куда больше, чем голод и неурядицы в стране, Уорвика беспокоило поведение королевы Алой Розы. Разумеется, он всегда знал, что, несмотря на их политической союз и брак детей, они по-прежнему остаются врагами.

Не только кровавое прошлое разделяло их, не только унижения и обиды, коим не было числа. Все упиралось в то, что и Ричард Невиль, и Маргарита Анжуйская неукротимо жаждали власти, и ни тот, ни другая ни за какие блага в мире не уступили бы ее сопернику. И если прежде, когда они оба были изгоями, Уорвик надеялся, что, добыв мечом власть, поднимется выше королевы, то теперь он отчетливо понимал – королева Алой Розы скорее погубит все дело, чем уступит ему хоть в малом.

– Анжуйская сука! – скрежетал зубами Уорвик всякий раз, когда в ответ на его очередной призыв поспешить в Англию он получал холодное учтивое письмо, в котором Маргарита ссылалась на любые причины – от плохой погоды и неспокойного моря до незначительного недомогания или рождественских празднеств, всячески оттягивая свой отъезд с континента. После каждого такого письма Уорвик буквально слепнул от бешенства, и лекарям приходилось пускать ему кровь. Бессилие и ненависть герцог заливал вином, да так, что бывали недели, когда его никто не видел трезвым. Уорвик размякал, шутил, балагурил, зачастую отправлялся кутить в городские притоны. Собутыльником он обычно выбирал своего зятя Кларенса. Когда же винные пары окончательно затуманивали мозги Делателя Королей, он тыкал в грудь Джорджа пальцем, твердя:

– Ты знаешь, почему я тебя люблю? Потому что ты настоящий Йорк, как и отец твой – упокой, Господи, его душу, – и мать, и Эдуард, который был смельчак и нравился бабам, и ты, мой кудрявый зятек, и даже калека Ричард. У него на спине горб, а сердце чернее головешки, зато его голова – чистое золото. Да, я люблю Йорков и тоскую о них. Эх, каких бы дел мы с ними наделали! Однако, клянусь гербом предков, не я проложил между нами меч. А Ланкастеры… Ни грана величия. Полоумный идиот, его сын – легкомысленный красавчик – под каблуком у мамаши, да и сама мамаша – чертова сука, готовая из-за своей гордыни все погубить. Подумать только, меня угораздило отдать им мою девочку!

Джордж слушал его с хмельной улыбкой. Однако бывали мгновения, когда он начинал осознавать происходящее, и тогда в его мутно-зеленых глазах появлялся странный блеск. Он понимал: его тесть несчастен, дела его идут вкривь и вкось, и все чаще приходил к выводу, что земля уходит из-под ног Делателя Королей. Он был могучим союзником, однако теперь Кларенс ясно видел, что Медведю Невилю никогда не ужиться с Ланкастерами. А что из этого следует? Новая война?

Уорвик заплетающимся языком твердил, что скучает без Анны, а Кларенс, отводя глаза, думал о своем.

Новый год начался оттепелью и изматывающими душу дождями, какие льются лишь в Англии. Страна была наполовину парализована, а с континента все чаще доносились слухи, что Эдуард Йорк, нашедший пристанище у герцога Бургундского, готовится отвоевать у Ланкастеров трон. Уорвик отправил в Бургундию посольство, в то же время продолжая настаивать на необходимости прибытия Маргариты Анжуйской и зятя в Англию со свежими войсками. Но королева вновь и вновь находила предлоги, чтобы оставаться на континенте, лишая тем самым Уорвика подкрепления. В это время неожиданно в Англию прибыла дочь Делателя Королей – Анна.