Когда они вышли из зала кинотеатра, жужжание многочисленных людских голосов заполнило ее голову. Ночной воздух был прохладным и освежающим, словно ветерок над пустошью, а мягкий ковер казался ей свежим вереском. Эми могла думать только о Климе; она хотела поселиться в Эгдоне в его домике лесоруба и заботиться о его ухудшающемся зрении, как сестра милосердия. Она бы варила ему бульон и поддерживала его, когда бы он ни решался выйти из своей темной комнаты на покрытые лишайником ступеньки их домика. Она бы не покинула его, не утопилась! Она не смогла бы поступить с ним так жестоко. Нет! Она бы осталась с ним до самой смерти, нежно целовала его полные, печальные губы и вернула луч света в его жизнь. Они могли бы иметь детей и устраивали майские праздники в поле, они…
— Ну и что ты думаешь, любовь моя? — спросил Клим, ой, не Клим — Орландо.
— Я думаю, что люблю, — отозвалась Эми. Мерцали вспышки фотокамер; в полночном небе над ними сияли звезды. Она была ослеплена и видела только луну над Эгдоном и потрескивающий костер, у которого они с Климом стояли и разговаривали до поздней ночи.
— Я тоже люблю тебя, дорогая, — сказал Орландо, целуя ее в лоб, не обращая внимания на камеры и папарацци, которые вопили: «Поцелуй-ка ее еще разок, Олли!»
Эми только жмурилась от яркого света и думала: «Да, Клим, и я тебя люблю».
А как же Орландо, Эми? Ну да, я люблю Орландо тоже! И в этой двойственности есть своя прелесть: мне удалось совместить несовместимое. И волки сыты, и овцы целы. Мой герой и парень в одном лице; реальность и романтика в одном флаконе.
Разве это не то, о чем я так долго мечтала?
