Любовь и злодейство гениев - [57]
Н. Н. Берберова пишет:
«У матери Антонины Ивановны, под Клином, в мещанском домике, куда приехали они после медовой недели в Петербурге, им была предоставлена всего одна комната, и в ней — огромная, пуховиком крытая, постель с шестью подушками […] И здесь тоже молодые пробыли неделю. Антонина Ивановна несколько раз выходила к утреннему кофе с заплаканными глазами. Чайковский опять не отходил от нее, и было совершенно ясно, что он не хочет оставить ее одну ни с матерью, ни с кем бы то ни было. Один раз, вечером, с ним сделались какие-то конвульсии: он сидел в кресле перед окном, и Антонина Ивановна неожиданно вспорхнула к нему на колени. Он успел только сказать, отстранившись: я предупреждал вас, я поступил вполне честно… Но она, изогнувшись, как кошечка (что, впрочем, шло к ее миловидной внешности), осыпала лицо его жаркими поцелуями. Он с силой отбросил ее от себя, и его свела долгая судорога, после чего мокрое от слез лицо он закрыл руками и просидел так с час, пока Антонина Ивановна, с внезапным бешенством, рвала на мелкие кусочки платочек, вуаль, какое-то кружево, все, что попадалось под руку. Ей было двадцать восемь лет, она знала из романов и от замужних подруг, что такое брачная ночь, которой до сих пор у нее не было. Ей казалось, что человек, который называется ее мужем, робок и целомудрен, — и только. Себя она считала женщиной со скрытым вакхическим темпераментом. Впрочем, рассуждать она не была обучена и про себя думала, что главного добилась: она была замужем, она была женой Чайковского».
Получается, что сразу же после свадьбы Чайковский понял, что совершил дикий поступок, и жена не внушает ему ничего, кроме отвращения. Он был не создан для семьи, а жена представлялась ему «мещанкой» и «чудовищем».
«Жизнь имеет только тогда прелесть, когда состоит из чередования радостей и горя, из борьбы добра со злом, из света и тени, словом — из разнообразия в единстве».
(П. И. Чайковский)
У Эрнста-Вильгельма Гейне читаем:
«Чайковский не мог выносить ее присутствия без содрогания. Несмотря на это, он женился из жалости, так как она напоминала ему бедную Татьяну из пушкинской поэмы „Евгений Онегин“. Он любил эту трагическую историю и даже написал по ней оперу».
Отвращение к женщине — ужасное чувство. Еще ужаснее, если эта женщина — жена. И Чайковский, не долго думая, просто сбежал от нее, сбежал навсегда.
Это повергло Антонину Ивановну в состояние, близкое к помешательству. Убитая горем, она вернулась в Москву. Оттуда она написала письмо к Модесту Ильичу Чайковскому:
«За всю мою любовь и преданность Петя мне отплатил тем, что сделал меня своею ширмою пред всею Москвою, да и Петербургом. Где же эта доброта его, про которую так много говорили? Такой страшный эгоизм не может соединиться с добротою».
Александра Чайковская-Давыдова, сестра Петра Ильича, на глазах которой происходила вся эта не самая красивая история, потом напишет:
«Поступок Пети очень дурен, он не юноша и мог понять, что в нем и тени задатков быть даже сносным мужем нет […] Я почти убеждена, что в причине ненависти его к жене никакую роль не играют ее личные качества — он возненавидел бы всякую женщину, вставшую с ним в обязательные отношения […] Я никогда не помирюсь с мыслью, что Петя, этот избранник, осененный при рождении Богом, не ушел от зависти дьявола, наложившего на него свое клеймо».
Н. Н. Берберова излагает последствия этой истории так:
«Антонина из роли непонимающей дурочки превратилась на время в овечку и жертву — на короткое время, но достаточное, чтобы тронуть сердце добрейшей Александры Ильиничны Давыдовой, пораженной случившимся таинственным скандалом. Сашенька восприняла разрыв супругов, как ссору, за которой немедленно должно последовать примирение — надо только уговорить, убедить, свести вновь друг с другом […] Она утерла ее слезы, обещала заставить ее Петичку вернуться к ней. Антонина Ивановна дала себя успокоить […] но спустя неделю она внезапно сильно забеспокоилась: то, что Чайковский к ней больше не вернется, она понимала, но она так же хорошо поняла, что у нее против него есть оружие и что этим оружием пора воспользоваться.
Она написала […] что, если он не вышлет ей сумму денег, она расскажет отцу его и сестре всю о нем правду. Не дождавшись его ответа, она так и сделала: написала Илье Петровичу (письмо перехватили), открылась во всем Сашеньке: она называла его обманщиком, женившимся на ней только для того, чтобы замаскироваться, она ужасается его порокам, за которые ссылают в Сибирь… Антонина Ивановна показывала свои коготочки».
Иначе говоря она грозила ославить Чайковского на всю Россию. А это значит, что нужны были деньги. Развод? Но на развод нужно было десять тысяч… Огромная сумма!
И окружение Чайковского начало борьбу против Антонины Ивановны, добиваясь от нее развода. Ей не выплачивали пенсию, ее всячески унижали, распускали про нее грязные сплетни.
«Те, которые думают, что творящий художник в минуты аффектов способен посредством средств своего искусства выразить то, что он чувствует, ошибаются».
(П. И. Чайковский)
У Н. Н. Берберовой по этому поводу читаем:
