Любовь и Тьма - [47]

— Однажды Клео стянула боа, а когда мы отняли его, оно оказалось таким, словно его переехал поезд, — придерживая собаку, сказала Ирэне.

В баулах актриса хранила старинные костюмы для ее любимых ролей и одежду, которую она не надевала более полувека; часто эта сеньора, стряхивая с вещей пыль, демонстрировала их перед оцепеневшей от удивления публикой дома престарелых. Она по-прежнему прекрасно владела собой и даже кокетничала, не утратив интереса к окружающему миру, читала газеты и иногда ходила в кино. Ирэне выделяла ее из остальных, нянечки относились к ней с почтительностью, называя «донья» вместо «бабушка». На ее счастье, она не утратила на склоне лет своего неисчерпаемого воображения и была всегда погружена в собственные фантазии, так что у нее не хватало ни времени, ни душевных сил на мелочи жизни. Ее воспоминания не громоздились, подобно первозданному хаосу, а наоборот — были сложены в строгом порядке; ей доставляло удовольствие перебирать их В этом отношении ей повезло больше, чем остальным старикам: в провалах их памяти исчезали события прошлого, и сознание того, что какой-то части своего бытия им не довелось прожить, приводило их несчастные души в смятение. Хосефина Бианки жила насыщенной жизнью, а высшее счастье для нее состояло в том, что она помнила ее со скрупулезной точностью нотариуса Она сожалела лишь об утраченных возможностях: непринятое ею брачное предложение, невыплаканные слезы, губы, которые не довелось поцеловать. У нее было несколько мужей и множество любовников; она пускалась в авантюры, не думая о последствиях, и радостно проживала жизнь, постоянно говоря, что собирается прожить до ста лет. Понимая, что она не сможет жить в одиночестве, Хосефина Бианки практично подошла к своему будущему: сама выбрала дом престарелых и, наняв адвоката, поручила ему распоряжаться ее сбережениями так, чтобы она была обеспечена до конца своих дней. К Ирэне Бельтран она испытывала глубокую симпатию, в молодости у нее были такие же огненные волосы, так что она представляла себе, что эта девушка — ее правнучка или она сама в годы расцвета Открывая свои набитые сокровищами баулы, она показывала альбом времен ее славы и позволяла читать письма влюбленных, потерявших из-за нее душевный покой и умиротворенность чувств. Между ними был тайный сговор: в тот день, когда я наделаю в штаны или не смогу накрасить себе губы, ты мне, доченька, поможешь уйти из жизни, — такова была просьба Хосефины Бианки. Естественно, Ирэне ей это пообещала.

— Моя мать в отъезде, поэтому ужинать будем одни, — сказала Ирэне, ведя Франсиско по внутренней лестнице на третий этаж.

Здесь все утопало в тишине и полутьме: сюда не доставали огни второго этажа, не долетали звуки, льющиеся из динамиков «Божьей воли». К этому времени посетители ушли, а обитатели вернулись в свои комнаты; в укутанном причудливыми тенями доме воцарился покой. Пышнотелая великолепная Роса встретила их широко улыбаясь. Она питала слабость к этому смуглому юноше, который радостно приветствовал ее, отпускал в ее адрес шуточки и, казалось, готов был по-детски схватиться с ней и повалить на пол. Он был ей ближе и понятней, чем Густаво Моранте, хотя, конечно, ее барышне — он не пара Вот уже несколько месяцев, как они знакомы, а он постоянно появляется в одних и тех же серых вельветовых брюках и туфлях на каучуковой подошве, — жаль, конечно. Встречают ведь по одежке, подумала она но тут же, вспомнив вторую часть поговорки, поправилась: а провожают — по уму. Прежде чем исчезнуть на кухне, она посоветовала:

— Ирэне, включи свет!

Оформление гостиной было хорошо продумано. Персидские ковры, картины современных художников, разбросанные в художественном беспорядке книги по искусству; мебель выглядела удобной, а обилие живой зелени наполняло воздух свежестью. Пока Ирэне откупоривала бутылку розового вина, Франсиско сидел на софе и думал о родительском доме, — единственным предметом роскоши в нем был радиоприемник.

— Что отмечаем? — спросил он.

— Что повезло остаться в живых, — без улыбки отозвалась его подруга.

Он молча посмотрел на нее и еще раз отметил про себя, что в ней что-то изменилось. Он глядел, как она дрожащей рукой наливала в бокалы вино: она была не накрашена, и на лице застыла печаль. Он решил выждать время и потом спросить у нее, что же все-таки случилось, а пока перебирал пластинки и выбрал, наконец, старое танго. Он поставил пластинку, и их слуха коснулся ни на кого не похожий голос Гарделя[45] полувековой давности. Взявшись за руки, они молча слушали его, пока не вошла Роса и не сказала, что ужин накрыт в столовой.

— Побудь пока здесь, — попросила его Ирэне и, потушив свет, вышла.

Она вскоре вернулась с канделябром на пять свечей: в белой тунике, при свете свечей, бросавших на ее волосы металлические отсветы, она казалась видением из прошлого века Она торжественно повела Франсиско по коридору в просторную комнату, бывшую некогда спальней и перестроенную ныне в столовую. Мебель была излишне громоздкой, но, благодаря безошибочному вкусу Беатрис Алькантары, выход был найден: стены покрасили огненно-красной краской, ярко контрастировавшей со столовым хрусталем и белой обивкой стульев. Единственная картина представляла собой натюрморт фламандской школы — луковицы, связки чеснока, в углу ружье и три подвешенных за лапы бедных фазана.