Любовь и Тьма - [26]

Тут Франсиско Леаль пришел в себя, оценил обстановку и вспомнил свои занятия психологией. Подойдя к Еванхелине, он мягко и в то же время настойчиво несколько раз дотронулся до ее плеча, назвав ее по имени. Казалось, девушка возвращается из глубокого сомнамбулического сна Опустив голову, она робко улыбнулась и, подойдя к виноградной лозе, села около нее, в то время как солдаты ринулись вытаскивать из лужи и очищать от грязи автомат, искать каску и оказывать помощь командиру: подняли его с земли, отряхнули пыль с его формы. Как вы себя чувствуете, мой лейтенант? Лейтенант, бледный и дрожащий, оттолкнул их, надел каску и сжал в руках оружие, но никак не мог отыскать подходящее данной обстановке решение, несмотря на большой опыт по части расправы.

Не шевелясь, все в страхе ожидали чего-то ужасного, какого-нибудь страшного безумства или беды, которая в конце концов их уничтожит: наверное, их построят у стены и немедленно расстреляют или, по крайней мере, ударами прикладов заставят сесть в грузовик и увезут, а потом пустят в расход где-нибудь у горного обрыва. Но после продолжительного колебания Хуан де Диос Рамирес, развернувшись, направился к выходу.

— В машину, придурки! — крикнул он, и его люди последовали за ним.

Последним подчинился Праделио Ранкилео — старший брат Еванхелины, с искаженным от пережитого потрясения лицом. Он двинулся к машине только тогда, когда услышал, что заработал мотор. Вместе с остальными он быстро забрался в кузов через задний бортик. Но тут офицер вспомнил о фотографиях: прозвучала команда, и сержант, повернувшись кругом, трусцой направился к Ирэне. Подбежав к ней, он выхватил фотоаппарат, вынул пленку и засветил ее, а аппарат выбросил, словно пустую банку из-под пива.

Военные уехали, и во дворе семьи Ранкилео воцарилась тишина. Никто не мог пошевелиться, словно в дурном сне. Но вскоре голос Еванхелины прервал это оцепенение:

— Преподобный отец, вам налить еще напитка? Все перевели дух, зашевелились и, собрав разбросанные пожитки, стали пристыжено расходиться.

— Защити нас Бог! — вздохнул падре Сирило, отряхивая сутану от пыли.

— И убереги нас! — добавил протестантский пастор, бледный, словно белый кролик.

Ирэне подняла фотоаппарат. Улыбалась лишь она одна Когда страх прошел, из того, что произошло, она вспомнила только смешное; она уже прикидывала, как назовет репортаж, думая о том, позволит ли цензура поместить в газете фамилию офицера получившего такую трепку.

— Дернуло же моего сына привезти с собой вояк, — высказался Иполито Ранкилео.

— И правда, бес попутал, — добавила его жена Вскоре Ирэне и Франсиско вернулись в город.

Девушка прижимала к груди большой букет цветов — подарок детей Ранкилео. Она была в прекрасном расположении духа и, казалось, совсем забыла об инциденте, словно не осознавая минувшую опасность. Засвеченная пленка — единственное, что омрачало ее настроение; без нее невозможно напечатать информацию — ведь никто не поверит в подобную историю без снимков. Успокаивала лишь мысль о том, что они смогут вернуться туда в ближайшее воскресенье и сделать другие снимки Еванхелины во время приступа Семья их приглашала: собирались заколоть кабана на ежегодный праздник, когда собиралось несколько соседей и начинался безудержный пир. Франсиско, напротив, по дороге копил возмущение, а когда подвез Ирэне к дому, уже едва сдерживался.

— Ну не сердись, Франсиско! Ведь ничего не случилось: только пальнули несколько раз в воздух и убили курицу — вот и все, — смеялась она, прощаясь.

До сих пор он старался ограждать ее от зрелища безысходной нищеты, несправедливости и насилия, — сам он видел их ежедневно и об этом постоянно говорили в семье Леалей. Ему казалось странным, что Ирэне простодушно плыла по этому морю тревоги и лишений, в которое превратилась страна, и занималась только чем-нибудь живописным или забавным. Он поражался тому, как она умудряется ничего не замечать и живет словно в ауре своих благих намерений. Этот необоснованный оптимизм, эта чистая и свежая жизненная сила проливались бальзамом на его душу, которая мучилась от того, что он ничего не мог изменить. Однако в тот день у него возникло сильное желание схватить ее за плечи, встряхнуть и, опустив с облаков на землю, заставить посмотреть правде в глаза Но, взглянув на нее у каменной стены дома, где она стояла с охапкой полевых цветов для стариков, с растрепанными от ветра волосами, он понял: это существо создано не для суровой действительности. Он поцеловал ее в щеку поближе к губам, страстно желая быть с ней рядом всегда, чтобы оградить ее от сгустившегося сумрака Ее щека пахла травой и была прохладной. И тут он осознал: любовь к ней — его неотвратимая судьба.

Часть II ТЬМА

Теплая земля еще хранит последние тайны.

Висенте Уидобро[34]

С тех пор как Франсиско начал работать в журнале, он чувствовал, что жизнь его стала богата всякими неожиданностями. Город для него был разделен невидимой границей: он зачастую был вынужден ее переходить. В один и тот же день ему приходилось снимать изысканные туалеты из кружев и муслина,[35] заниматься изнасилованной собственным отцом девушкой в городке, где проживал его брат Хосе, и везти незнакомому связному список последних жертв режима в аэропорт, где он передавал его после обмена паролем. Одной ногой он стоял в мире вынужденных иллюзий, другой — в реальном мире подполья. В каждом конкретном случае он должен был приспосабливаться к требованиям момента; но после рабочего дня, когда в тиши своей комнаты он мысленно перебирал происшедшие события, то приходил к выводу: в условиях ежедневного раздвоения лучше особенно не размышлять, тогда страх или гнев будут не в состоянии тебя парализовать. В этот час образ Ирэне вырастал из сумрака, заполняя собой пространство.