Любовь и смерть Ивана Чагина - [27]

— Хватит воды. Снедать иди. — он чуть не рассмеялся, услышав слово «снедать», которое произносили в этом селе. Вслед за ней Иван тоже перекрестился, взял ложку. Они сидели за круглым столом в горнице и счастливо смотрели друг на друга. Вдруг Ивану показалось, будто бы он услышал слово: «штаб». Из кухни шёл нестройный разговор. Говорил малорослый медленно и сухо:

— …Возвращался из Бударина. Хлеб пекли пока там. Не доезжая Лбищенска остановили тачанку люди в исподнем. Свои. Сказали, что напала банда на хату, где ночевали. …Наши штабные. Успели дать драпа. Подъехали. Тела убитых часовых. Тачанку подкатили к окну и стреляли из пулемёта и винтовок по спящим. Замок сняли.

Иван слушал, затаив дыхание. Рассказывал человек, побывавший на месте подлого нападения. Скорей всего, это был каптенармус Алексей, ведавший заготовкой продуктов для работников штаба дивизии.

— Тело комдива нашли под обрывом. Меня послали в Сахарную. …Доложить о случившемся командиру бригады Кутякову. В станице бой загорелся у штаба. Вдвоём на тачанке мы аллюром высыпали из Лбищенска, а хоронить его остались Бунин, Воропаев и Кузнецов. Да ещё несколько венгров из личной охраны. — Говоривший закашлял, как больная овца и продолжал, делая большие паузы. — За его голову обещали двадцать пять тысяч золотыми. Тиф меня подсёк. …Косой. Никто ничего не знает.

— Ты знаешь…

— Кому нужно моя правда?

— У меня кума мобилизовывали дважды. В плен попал, дали винтарь. Иди стрель соседа. Красные окружили. Иди стреляй опять. Опять в плен попал. Опять на бой. И красные не черемонились с нашими. Живыми закапывали в балках.

— Что хошь? Как аукнется, так и откликнется, милый.

Наступило молчание. Длилось оно долго. Думали мужчины.

— Сказывали, когда взяли ваши Гурьев среди пленных обнаружили штабных… Ваших. Их наши не расстреляли. И тех летчиков, не тронули, что глазами болели. Не увидели, как две конных дивизии подкрались. Правда? Дядя Алёшка?

— Незнаю. Врать тонко не могу. Вилавничать нечего. Просмотрели. Летали. Утром и вечером. Воздушная разведка. Не узрили. Больные на глаза. Говорю. Или камыши на берегах сухой речки Кушум были густые, а лошади мелки, а может, и глаза чем-то им застило. А куда деваться? Деваться некуда. Такие дела. …Завидывали в штабах нам. Да. Не любил он этих, что переметнулись. Ваших. Чуял предателей. Перевёртышей. Крыл по матушке по Волге, прямо по телеграфу начальника штаба, командира армии Хвесина, когда насмерть нас загнали осенью в восемнадцатом. Думали ау Ваське-плотнику. Ан нет. Хренка с бугорка. Всех провёл и вывел на волю. Вместо помощи послали нам роту с палками. Учебную. У нас и у самих стрелять нечем, пулемёты и орудия подбиты. Думали о смертушке. Вывернул всех наизнанку и штабных и ваших беляков. Ушли мы. Так вот. Судить хотели эти служки-иудины дети. За то, что материл продажных. Трибуналом. …Да отправили в Москву на учёбу. Смущали зарплатой, хотели оставить при училище. Не схотел. Не на того напали. Рапорты писал, чтобы вернули на фронт. За Гришу зуб имел на казару. …Мешал он им. Шибко мешал.

— А дальше как? Похоронили? — назойливо спрашивал шепелявистый высокий мужчина в шинели. Забулькал самогон.

— Земля пухом. Всем. Без разликия. Сколько народу полегло, а за что? За какое такое счастье? Одни за царский трон держались, а мы, как бараны, за землю, за волю, за лучшую долю, ложились повзводно и поротно. Где оно? Нету. Язви её в дышло. …О чем говорить?

Груша с удивлением смотрела на Ивана, переставшего есть блины с тыквенным и яблочным взваром. Чагин отвержено слушал, держа надкушенный блин в руке. Он даже порывался войти в кухню и спросить, где могила? Вспомнил наказы Гребнева. Понял, что выдаёт себя в каком-то смысле. Принялся есть.

— Разговорчивы наши гости, — сказала нехотя Груня, гладя Ивана счастливыми, заботливыми глазами. — Работать будешь сегодня? Егорцев придёт за самоваром…

— Вино язык развязывает… — Согласился Чагин.

После затянувшейся паузы разговор продолжился. Каптенармус стал икать. Бронислав Богданович предложил выпить воды. Икота не прошла.

— Испугать тебя надо, — усмехнулся шепелявый. — Досказывай, да айда курнём. Ухи опухли вконец.

— Летом в Самаре на ярманке встретил Бунина. Он сопровождал тогда комдива в последний путь. Хотели пробиться. Он и рассказал, что перевезли его за речку на воротинах. Уже расстреливали из пулемётов на яру раненых, секли шашками. Плановали соединиться с левобережной группой, но казачьи патрули прочёсывали береговые заросли, охотясь за теми, кому удалось переплыть Урал. …Бунин сказал, что разбрелись по берегу, закопали друг дружку в песок, чтобы вечером встретиться и доставить его в город, чтобы похоронить с почестями. …В Уральске дикая паника. Так елозили по кабинетам. …Бунин, Воропаев и Кузнецов с венграми поддержки у властей не получили. Им сказали, чтобы хоронили тайно. Чтобы белоказаки не нашли тело и не надругались. На кладбище за храмом Спасителя, от часовни на сто двадцать саженей выкопали могилу. Нашли кусок жести и написали краской, дескать, тут похоронен, «5-го сентября, коммунист Чапаев». Врал Бунин или не врал этого сказать не могу. Был не из брехливых. Порвали они тогда красноармейские книжки и утекли в свои сёла.