Любовь и прочие обстоятельства - [5]

Влюбиться в Джека было так просто, что, на мой взгляд, полюбить Уильяма я тоже должна была без особых усилий. Я, конечно, не думала, что мальчик будет от меня в восторге. И понимала, что придется покорять его сердце медленно: неделями, месяцами, даже годами. Но мечтала, что однажды сила моей любви пробьет брешь в обороне, заставив Уильяма забыть о подозрениях и обиде. Он научится дорожить мной и поймет, что моя любовь проникла в его жизнь и душу. В конце концов, Уильям еще мал, ему всего три года. Я не заменю ему мать, но он может считать меня любимой тетей, верным другом. И станет моим приятелем, сообщником, моим почти настоящим ребенком. Я люблю детей и всегда любила. Будучи подростком, я охотно сидела с малышами и общалась с ними в летнем лагере. И вот наконец появился ребенок, которому моя преданность принадлежала по праву. Сын моего возлюбленного. Разве можно его не любить?

Заметив меня, Джек снял Уильяма с плеч. Он так волновался, что голос у него сдал.

— Смотри, Уилл. Это Эмилия.

Если бы Уильям бросился наземь и закатил истерику, проще было бы все уладить. Если бы он нахмурился, повернулся спиной или даже ударил меня, я бы понимающе подмигнула Джеку и первой вошла в зоопарк. Если бы он разрыдался и начал проситься к маме, я бы сочувственно погладила Джека по плечу и отправила их домой.

Вместо этого Уильям протянул мне пухлую ладошку.

— Приятно познакомиться, — сказал он.

Я неловко улыбнулась и ответила на пожатие. Пальцы у мальчика были холодные и слегка влажные, ногти не обкусаны, а аккуратно подстрижены.

— Взаимно, — улыбнулась я. — Я кое-что тебе принесла.

Уилл извлек из протянутого ему пакета плюшевого динозавра. Джек говорил, что сын просто помешан на динозаврах и что его любимое место — Музей естественной истории.

Трехлетний мальчуган рассматривал игрушку, держа ее на расстоянии вытянутой руки.

— У тероподов должно быть три пальца на ногах, — пробормотал он.

Я взглянула на улыбающегося плюшевого динозавра с крошечными передними лапами. Зеленого, в синий горошек.

— Боюсь, он не слишком реалистичен.

— Ничего страшного. Спасибо. — Уильям протянул динозавра отцу.

Джек сунул его под мышку и виновато улыбнулся.

Сейчас, наверное, самое время многозначительно подмигнуть, но почему-то у меня недостало сил.

— Уже половина одиннадцатого, — подал голос Джек. — Мы ведь не хотим пропустить кормление пингвинов.

И он первым вошел в ворота.

Глава 2

Когда я с Уильямом, поймать такси на Девяносто второй улице просто невозможно. Я не сталкиваюсь с такой проблемой, когда еду на лекцию или когда время от времени отвожу Уильяма в детский сад, поэтому точно знаю, что вовсе не улица мешает таксистам останавливаться. Все дело в проклятой детской подушке. Таксист прекрасно знает: у меня уйдет несколько минут на то, чтобы устроить ее на сиденье, посадить сопротивляющегося ребенка и разобрать всю конструкцию по прибытии. Похоже, нужно стоять с табличкой «Обещаю заплатить за все». Или же «Послушайте, мне это нравится не больше, чем вам, но на этом настаивает мать Уильяма, и я клянусь заплатить лишние пять баксов, только, пожалуйста, остановитесь и заберите нас отсюда, ради Бога».

Сочувствующий — или безрассудный — водитель-сикх в бледно-синем тюрбане останавливается, я открываю дверцу и бросаю в салон коробку для ленча и собственную сумочку. Детская подушка Уильяма снабжена пятью лямками и крепится к сиденью при помощи ремня безопасности. Когда Уильям вырос из детского креслица, я показала Джеку картинку с изображением подушки, которая позволяет ребенку сидеть повыше, причем малыша можно пристегнуть при помощи одного лишь плечевого ремня. Эта подушка сэкономила бы мне три минуты на каждой поездке домой и избавила от множества косых взглядов. Но когда Джек заговорил об этом с Каролиной, можно было подумать, что я предложила привязать Уильяма к переднему бамперу.

Установив сиденье, я поворачиваюсь к Уильяму:

— Готово. Залезай.

Уильям сосредоточенно разглядывает замерзшее собачье дерьмо, припорошенное снегом.

— Живей, Уильям.

— Интересно, при какой температуре замерзают какашки?

— Уильям!

— Какашки горячие, они должны замерзать быстрее, чем мороженое. Горячая вода замерзает гораздо быстрее холодной. Все думают, что холодная вода замерзает быстрее, потому что она ближе к температуре замерзания, но это не так. Горячая вода замерзает быстрее.

— Не заставляй водителя ждать.

Через две секунды я просто схвачу Уильяма и суну в машину.

— Это из-за испарения. Горячая вода быстрее испаряется.

— Садись в такси, Уильям.

Он вздыхает.

— Я не хочу сидеть в детском креслице, — говорит он.

— Я сказала, садись в машину!

— Я не хочу сидеть в детском креслице, — повторяет он, на сей раз громче, словно намеревается закатить истерику. В конце концов, Уильям в курсе, что другим это помогает. Он видел, как матери сдаются, какими бы нелепыми ни были требования детей. Все, что угодно, только, пожалуйста, прекрати кричать.

— Это не детское креслице, — говорю я, стиснув зубы.

Чувствую, как у меня начинает болеть челюсть. Уильям не виноват, что я страдаю от нижнечелюстной дисфункции. Это произошло задолго до знакомства с Джеком — в колледже, когда я готовилась к экзаменам, сидя в библиотеке на безобразном стуле, похожем на колоду для рубки мяса, поглощая диетическую колу и скрежеща зубами. Я почти уверена, что грубая твидовая обивка стула была оранжевой.