Любовь и картошка - [15]

Сережа решил, что пригласит инопланетянина в колхоз. В колхозе, по мнению Сережи, ему должно все понравиться.

«Хотя, с другой стороны,— думал Сережа,— если у них там, на далекой планете, цивилизация уже опередила нашу, то, может быть, ему у нас не все будет понятно. Увидит он, что мы торф свозим на ферму, готовим из него компост, и расстроится. Может быть, у них там уже давно из торфа путем химической переработки научились делать легкие и прочные строительные материалы, красивые ткани, искусственный мех. И, по его мнению, так, как у нас, расходовать торф просто жалко.

Или увидит он, как мы выращиваем картошку, а у них там на Альфе Центавра или на каком-нибудь Альдебаране картошку выращивают только в вазонах. Ради цветов, на которые мы здесь, на Земле, не обращаем никакого внимания. Ведь если подумать, на картошке очень красивые цветы. Они там ими любуются, а питательные вещества получают, полностью освоив искусственный фотосинтез...

Или как ему объяснить, что вот он сейчас находится в селе Бульбы, вЧерниговской области, на Украине и что все здесь — и село, и область, и весь Советский Союз,— все это наше. А дальше — граница. И за границей уже чужие и села, и города, и страны. Может, у них там на планете люди, ну, не люди, а просто разумные существа с самого начала миновали рабовладельческий, феодальный и капиталистический уклад? Может, у них всегда был коммунизм?

Или что такое семья? Почему человек тех, кто входит в его семью, ну, братьев, сестер, родителей, считает близкими, а других далекими? Может, у них на этой Альфе Центавра, или Альдебаране, или еще на какой-нибудь звезде все разумные существа считаются одинаково близкими друг другу?

А если он спросит, почему про автомашину, про какие-нибудь «Жигули», говорят «моя», а про трактор «Беларусь» с мотором в столько же лошадиных сил говорят «наш»? Почему дом «наш», но только моей семьи, Дворец культуры «наш», но только нашего колхоза, Красноярская ГЭС «наша», но только нашей страны, а Тихий океан «наш», но всей нашей планеты?»

Сережа вдруг понял, что объяснить инопланетянину, как и что у нас устроено, а главное, п о ч е-м у так устроено, будет совсем не просто.

«Все это кажется очень просто,— думал Сережа,— когда смотришь на это отсюда, с Земли. А если посмотреть из космоса...»

Глава пятая НЕОБИТАЕМЫЙ ОСТРОВ

...Генерал посмотрел сквозь стволы на небо, проверяя их чистоту. Складывая ружье, он улыбнулся, как улыбаются люди в минуты, когда недовольны собой, и добавил:

— Что же касается царей, то не все они доживали до старости. И по самым разным причинам.

Он помолчал и решительно перевел разговор на другую тему.

— Что за непонятный значок у тебя, Сережа?..

У Сережи на синей непромокаемой курточке слева был прикреплен значок — желтый полосатый жучок под выпуклой прозрачной пластмассовой крышкой.

— Колорадский жук,— ответила за Сережу Наташа.

— Странная мода,— неодобрительно заметил генерал. Сережа промолчал.

Из охотничьего домика, слегка прихрамывая, вышел колхозный бригадир Матвей Петрович Якименко, отец покойного Виктора Матвеевича, отчима Наташи, старый, грузный, неулыбчивый человек. У большинства людей лица от улыбки становятся добрее и краше. У Матвея Петровича редкая его улыбка делала лицо еще более некрасивым, недобрым и необыкновенно умным. На плотном сером бумажном пиджаке его с мятыми, словно жеваными, лацканами не хватало одной пуговицы. Ворот клетчатой рубашки-ковбойки был застегнут доверху и туго обтягивал морщинистую шею. Штаны он заправлял в кирзовые сапоги.

Матвей Петрович зевнул, огляделся. Под мышкой у него была большая деревянная коробка с шахматами.

— Шахматы уважаете, товарищ генерал? — спросил Матвей Петрович.

— Уважаю, — чуть прищурился генерал Кузнецов. Матвей Петрович откатил от поленницы и поставил на попа три чурбака — два вместо стульев, а один посредине — стол, вывалил на траву шахматные фигуры и, взглянув на Сережу, спросил:

— Вернулся? — Не дожидаясь ответа, он предостерегающе обратился к генералу: — Только я без теории.

— И я без теории, — улыбнулся генерал Кузнецов.

Матвей Петрович взял в кулаки две пешки, долго менял их за спиной, перекладывал из руки в руку, а затем спросил:

— В какой?

— В правой.

Матвей Петрович раскрыл кулак.

— Не повезло. Черная.

Генерал Кузнецов присел на чурбак и стал расставлять на доске фигуры. Ружье он прислонил к поленнице.

— Двенадцатый? — спросил Матвей Петрович.

— Нет, шестнадцатый.

— Что за пароль у вас? — удивилась Наташа.— «Двенадцатый? Нет, шестнадцатый». Что это значит?

— Пароль! — хмыкнул Сережа. — Калибр ружья, а не пароль.

Наташа стала за спиной отца, а Сережа за бригадиром. Он помялся и нерешительно сказал:

— Дед Матвей... Я вас в бригаде искал.

— Вздремнул я тут,— расставляя фигуры, ответил Матвей Петрович.— С четырех часов на ногах. Каждый день. А годы уже не те. Как съездил? — повернулся он к Сереже.

— Там переучет,— негромко сказал Сережа.

— Переучет?..— Матвей Петрович был неприятно удивлен.— А кто проводит?

— Ефременко там!

— Ваш ход, Матвей Петрович,— заметил генерал Кузнецов. Ему слово «переучет» ни о чем не говорило. Но Наташа напряглась и встревожено посмотрела на Матвея Петровича.