Любовь и каприз - [22]

— Да ведь это совершенно очевидно, — пустилась она в объяснения, как будто это был единственный способ отделаться от его ухаживаний. — Вам не нужны мои профессиональные услуги, мистер Патнем! Вы настроены только на сексуальные игры! Но уж, извините, меня они не интересуют и не заинтересуют никогда! Дайте дорогу, позвольте мне уйти!

Мэтью стиснул зубы. Не скажи она этого, он еще может быть отпустил бы ее просто так. Ему известно, что у нее есть жених. Она ведь хвасталась перстнем, подаренным им в честь помолвки. Да и сам он точно не знает, чего ему от нее нужно. Порой ему становилось совестно за свои тайные планы относительно нее и греховные мысли. В конце концов она порядочная девушка, а если ему нужно отвести душу, вокруг полно женщин совсем другого толка. Таких, которым нечего терять.

Однако то, что она пренебрегает им, задело его до глубины души. Одно дело — оставить ее в покое, но совсем другое — позволить ей почувствовать себя хозяйкой положения. Господи, неужели нельзя было обращаться с ним как-нибудь по-другому, не окатывать его ледяным безразличием? Разве она не понимает, что теперь его не остановить до тех пор, пока он не одержит над ней верх?

Он поднял на нее глаза и тотчас отметил, что, несмотря на свой отважный порыв, она тоже взволнована. Саманта изо всех сил пыталась успокоиться, и только то, что она сжимала в руках портфель, удерживало ее от нервных жестов.

Выдавая свое волнение, она то прикусывала, то облизывала влажным язычком покрасневшую и припухшую нижнюю губу.

— А ты никогда не играешь в эти игры, Сэм? — вкрадчиво спросил Мэтью, видя, какое впечатление произвело упоминание ее имени. Возможно, она и не подозревала, что оно ему известно. Она ведь не слышала, о чем он говорил с ее помощницей.

— Я… могу уйти? — спросила она, пропустив мимо ушей его вопрос. Ее голос прозвучал на тон выше обычного и очень сердито. Сердито и немного тревожно, показалось ему. Интересно, что она сделает, если он ответит «нет»?

— Почему бы нам не сесть и не поговорить обо всем спокойно? — предложил он, проводя пальцами вдоль борта ее жакета. Ее беззащитный вид больно кольнул его в самое сердце. Но, когда пальцы, продолжая свой путь, коснулись груди Саманты, он почувствовал удар током. Тонкая ткань блузки, отделявшая руку от теплой кожи, показалась бессмысленной преградой.

Прежде чем Мэтью успел сделать хотя бы еще одно движение, Саманта резко оттолкнула его руку и бросилась к выходу, но он каким-то звериным броском опередил ее, прижав дверь рукой над самой головой девушки.

Она обернулась, прижавшись спиной к косяку; в ее глазах застыл ужас. И не просто ужас — это мягко сказано. Она была потрясена, доведена до отчаяния и — затравлена. Да, именно затравлена: у нее был вид загнанного в угол зверька. Мэтью на мгновение почувствовал к ней жалость.

— Вы сошли сума! — задыхаясь, прошептала она, когда, уперев и другую руку в дверь, он окончательно отрезал ей путь к отступлению. — Я… я закричу!

— Кричи, что же ты молчишь? — небрежно бросил он, снова чувствуя, как его обволакивает запах ее тела. Чем больше она сопротивлялась, тем сильнее возбуждалась сама, и теперь он был уверен, что она не станет звать на помощь, не подвергнет себя столь явному унижению.

Но он ошибся, и понял это всего за миг до того, как она закричала. И, хотя он собирался вести с ней игру совершенно по другим правилам, у него остался единственный способ заставить ее замолчать. Выругавшись про себя, Мэтью пресек ее крик в зародыше, крепко, до боли прижав свой рот к ее губам.

Конечно, Саманта отчаянно сопротивлялась. Выронив портфель, она отталкивала Мэтью обеими руками. Ее круглые кулачки смешно колотили его в грудь. Но лишь когда она попыталась коленом ударить в самую уязвимую часть его тела, он навалился на нее всей своей тяжестью, припечатав к двери.

Ее подбородок ослабел. Он понимал, что не дает ей дышать, но это был единственный способ ее удержать, и, убрав руки с двери, он обнял ее шею. Он гладил ее, лаская и успокаивая, и, почувствовав, что ее силы на исходе, скользнул языком вглубь ее рта.

Саманта куснула его, но не больно, и несмотря на то, что она по-прежнему сопротивлялась, их поцелуй стал другим. Ее рот сделался мягче, губы сами собой приоткрылись, вбирая его. Ее руки, ранее лишенные свободы, цеплялись за лацканы его пиджака как за спасательный круг, а ноги беспомощно подались, когда он протиснул между ними бедро.

Она была такой мягкой, такой покорной: шелк и кружево, эдакая сладкая конфетка; ее язык и губы послушно отдавались ему во власть. Она вся дрожала, он это чувствовал, целуя ее; и вдруг между ними словно вспыхнуло пламя. Его тело отозвалось, налилось упругой тяжестью, в нем росло желание овладеть ею прямо здесь, прижав ее к двери. Или, может быть, на полу; голова у него пошла кругом от этой мысли. Поднять ее ноги, обвить их вокруг себя, погрузиться в ее горячую, влажную глубину…

Его почему-то не насторожило, что слишком уж гладко все идет. Ее внезапная слабость, покорность, явное физическое влечение. Можно было сразу заподозрить подвох.

Но он, по правде говоря, был слишком опьянен желанием, чтобы попытаться понять, чем заняты ее мысли и чувства. В его мозгу лихорадочно крутилась сцена, как это все произойдет: раздеть ее, заняться с ней любовью, показать, как превосходно они подходят друг другу. Он был так уверен в ее ответном желании, что имел неосторожность ослабить объятия и слегка отстраниться, чтобы вытащить ее блузку из-за пояса юбки. Он хотел просунуть под блузку руки. Мысль о том, что он вот-вот коснется ее нежной кожи и набухших сосков, жаждущих его ласки, лишала его рассудка.