Любовь и искусство - [7]
«Нам любовь не рай да кущи, нам любовь гудит про то, что опять в работу пущен сердца выстывший мотор.» (с. 564);
«И вот с какой – то грошовой столовой, когда докипело это, из зева до звезд взвивается слово золоторожденной кометой.»
«Себя до последнего стука в груди, как на свиданье, простаивая, прислушиваюсь: любовь загудит – человеческая, простая. Ураган, огонь, вода подступают в ропоте. Кто сумеет совладать? Можете? Попробуйте…» (с. 565–566);
«Я все равно тебя когда-нибудь возьму – одну или вдвоем с Парижем.» (с. 569).
Облако в штанах
«Нежные! Вы любовь на скрипки ложите. Любовь на литавры ложит грубый. А себя, как я, вывернуть не можете, чтобы были одни сплошные губы!» (с. 5);
«Меня сейчас узнать не могли бы: жилистая громадина стонет, корчится. Что может хотеться этакой глыбе? А глыбе многое хочется!» (с. 6);
«Мама! Ваш сын прекрасно болен! Мама! У него пожар сердца.» (с. 9);
«Мария! Поэт сонеты поет Тиане, а я – весь из мяса, человек весь – тело твое просто прошу, как просят христиане – «хлеб наш насущный даждь нам днесь.» (с. 21);
«Тело твое я буду беречь и любить.» (с. 22);
«Мотаешь головою, кудластый? Супишь седую бровь? Ты думаешь – этот, за тобою, крыластый, знает, что такое любовь? Я тоже ангел, я был им – сахарным барашком выглядывал в глаз, но больше не хочу дарить кобылам из севрской муки изваянных ваз. Всемогущий, ты выдумал пару рук, сделал, что у каждого есть голова, – отчего ты не выдумал, чтоб было без мук целовать, целовать, целовать?!» (с. 23);
«А я вместо этого до утра раннего в ужасе, что тебя любить увели, метался…» (с. 26);
«…убери проклятую ту, которую сделал моей любимою!» (с. 27);
«Знаю, любовь его износила уже.» (с. 31).
«Любовь любому рожденному дадена, – но между служб, доходов и прочего со дня на день очерствевает сердечная почва. На сердце тело надето…»
«Морщинами множится кожица. Любовь поцветет, поцветет – и скукожится.» (с. 131).
«Флоты – и то стекаются в гавани. Поезд – и то к вокзалу гонит. Ну, а меня к тебе и подавней – я же люблю! – тянет и клонит. Скупой спускается пушкинский рыцарь подвалом своим любоваться и рыться. Так я к тебе возвращаюсь, любимая. Мое это сердце, любуюсь моим я. Домой возвращаетесь радостно. Грязь вы с себя соскребаете, бреясь и моясь. Так я к тебе возвращаюсь, – разве, к тебе идя, не иду домой я?! Земных принимает земное лоно. К конечной мы возвращаемся цели. Так я к тебе тянусь неуклонно, еле расстались, развиделись еле.» (с. 138).
«В этой теме, и личной и мелкой, перепетой не раз и не пять, я кружил поэтической белкой и хочу кружиться опять.» (с. 174);
«Эта тема день истемнила, в темень колотись – велела – строчками лбов. Имя этой теме:…..!» (с. 176).
«Звал: решись с этажей в мостовые! Я бегал от зова разинутых окон, любя убегал. Пускай однобоко, пусть лишь стихом, лишь шагами ночными – строчишь, и становятся души строчными, и любишь стихом, а в прозе немею. Ну вот, не могу сказать, не умею. Но где, любимая, где, моя милая, где – в песне! – любви моей изменил я? Здесь каждый звук, чтоб признаться, чтоб кликнуть. А только из песни – ни слова не выкинуть.» (с. 203);
«Семь лет стою, буду и двести стоять пригвожденный этого ждущий.» (с. 205); «Я много в теплых странах плутал. Но только в этой зиме понятной стала мне теплота любовей, дружб и семей.» (с. 394);
«Если я чего написал, если чего сказал – тому виной глаза – небеса, Круглые да карие, горячие до гари.» (с. 396);
«Я землю эту люблю.» (с. 399);
«…море уходит вспять море уходит спать Как говорят инцидент исперчен любовная лодка разбилась о быт С тобой мы в расчете И не к чему перечень взаимных болей бед и обид» (с. 432).
Б. Л. Пастернак
«Для открытия в науке и искусстве требуется подъем, духовное оборудование». «Это, во – первых, любовь к ближнему, этот высший вид живой энергии, переполняющий сердце человека и требующий выхода и расточенья» (20).
Теоретические тексты. Философы, эстетики
Платон
В том, что эти двое, то есть Земля и Эрот, родились после Хаоса, с Гесиодом согласен и Акусилай. А Парменид говорит о рождающей силе, что первым из всех богов она сотворила Эрота. (…)
…покинуть строй или бросить оружие влюбленному легче при ком угодно, чем при любимом, и нередко он предпочитает смерть такому позору; а уж бросить возлюбленного на произвол судьбы или не помочь ему, когда он в опасности, – да разве найдется на свете такой трус, в которого сам Эрот не вдохнул бы доблесть, уподобив его прирожденному храбрецу? И если Гомер говорит, что некоторым героям отвагу внушает бог, то любящим дает ее не кто иной, как Эрот. (…)
Ведь любящий божественнее любимого, потому что вдохновлен богом. Вот почему, послав Ахилла на Острова блаженных, боги удостоили его большей чести, чем Алкестиду. Итак, я утверждаю, что Эрот – самый древний, самый почтенный и самый могущественный из богов, наиболее способный наделить людей доблестью и даровать им блаженство при жизни и после смерти. (…)
Что Эрот двойствен, это, по – моему, очень верное наблюдение. Но наше искусство – искусство врачевания – показывает мне, что живет он не только в человеческой душе и не только в ее стремлении к прекрасным людям, но и во многих других ее порывах, да и вообще во многом другом на свете – в телах любых животных, в растениях, во всем, можно сказать, сущем, ибо он бог великий, удивительный и всеобъемлющий, причастный ко всем делам людей и богов. И начну я с врачевания, чтобы нам, кстати, и почтить это искусство. (…) Двойственный этот Эрот заключен в самой природе тела. (…)
