Любовь и бесчестье - [4]

Открыв глаза и заморгав, Вероника уставилась на двух незнакомых мужчин. Она сидела в коляске, а незнакомцы так же внимательно смотрели на нее, как и она на них. Судя по одежде, один из них был джентльменом. Другой, державший в руках шапку, ерзал и смущался.

Вероника моргнула несколько раз, но незнакомцы не исчезали.

Значит, все это не было сном.

Девушка опустила глаза и убедилась в том, что одета в нелепую коричневую хламиду, а под ней ничего нет. Что же случилось?

Первый раз в жизни она не могла ясно вспомнить, как провела последние несколько часов. В голове метались, как какие-то зловещие птицы, обрывки воспоминаний.

Человек, чьи синие глаза буравили ее, был на собрании Братства Меркайи и спас ее.

У него были густые черные волосы. Лицо мужественное, скулы четко очерчены и сильно выступающие, подбородок квадратный и несколько воинственно выдающийся вперед. Нос римский. Брови и ресницы густые и прикрывали глаза, как занавески на окнах кареты. От внешних уголков глаз расходились морщинки, и это наводило на мысль, что он много времени проводит на воздухе. Или эти линий проложила боль? Две вертикальные линии очерчивали уголки полного рта. Вероника заподозрила, что они маскируют ямочки, появлявшиеся при улыбке. Если сидевший напротив нее человек вообще когда-либо улыбался.

— Могу я теперь идти, сэр?

Вероника переключила внимание на человека с шапкой.

— Нет, Питер, теперь ты наш компаньон.

— Компаньон? — переспросила она.

Одно это слово оказалось очень трудно произнести. Язык будто обложило, а во рту пересохло.

Ее спаситель бросил на нее хмурый взгляд:

— Если вы воображаете, будто я пойду на то, чтобы меня застали в двусмысленной ситуации, то заблуждаетесь.

Вероника облизнула губы.

— Сомневаюсь, что общество сочтет достойным то, что мне составили компанию двое мужчин, — сказала она, выпрямляясь. — Вот если бы вам удалось раздобыть в качестве компаньонки женщину, это было бы другое дело.

Мужчины разом поджали губы.

— Вы шотландка, — сказал ее спаситель.

— А вы американец, хотя я никогда не встречала американца, который говорил бы, как вы, — парировала Вероника.

Она снова оперлась головой о спинку сиденья, но это не облегчило зарождающейся головной боли.

— Вы растягиваете слова, и они кажутся тягучими, как мед. Это очень странно.

— Я из Виргинии.

— Из Виргинии?

— Когда вы произносите слово «Виргиния», ваше «р» не должно звучать раскатисто.

Он будет поправлять ее произношение? Вероника нашла бы достойный ответ, если бы не чувствовала себя так странно.

— Ступай, Питер, — велел он мужчине, сидевшему рядом с ней.

Когда кучер выходил из коляски, холод весенней ночи хлестнул Веронику по лицу, как влажная ткань. Она быстро заморгала и глубоко вдохнула холодный воздух. Холод привел ее в себя, будто весь последний час или около того она плавала где-то, отделившись от своего тела.

Вероника никогда не была склонна к истерике. И все же, опустив глаза и оправив свой балахон онемевшими пальцами, чувствовала, что близка к панике.

Как, ради всего святого, она попадет домой? Где ее платье? Сорочка? Где остальная одежда?

— На мне какой-то балахон.

— Я набросил его на вас. Если вы назовете свой адрес, — сказал незнакомец, — я провожу вас домой.

Паника когтями вцепилась ей в горло. Вероника подняла занавеску кончиком пальца, сделав только щелку, достаточную, чтобы увидеть молочную белизну тумана. Ничего, кроме влажного липкого тумана.

— Где мы? — спросила Вероника. — И который час?

Она сложила руки на груди, однако это не помогло ей почувствовать себя одетой, особенно теперь, когда она заподозрила, что этот незнакомец, сидевший напротив, видел ее обнаженной.

Как только она останется одна в своей спальне, то позволит себе отдаться жгучему стыду. А до тех пор просто попытается, насколько возможно, оставаться спокойной. Ей необходимо абстрагироваться от этой прискорбной ситуации.

— Сейчас уже полночь, и мы на площади возле моего дома, — ответил он. — Я счел целесообразным покинуть Братство как можно скорее. Вы помните хоть что-нибудь?

Кое-что, но Вероника не собиралась признаваться в этом ему. Ей еще предстоит подумать об этом, когда она окажется в своей спальне.

— Я не очень хорошо себя чувствую, — сказала она, ощутив соленый вкус в горле, и закрыла глаза, борясь с подступающей тошнотой.

— Кто-нибудь заставлял вас нынче вечером что-нибудь съесть или выпить?

Вероника открыла глаза:

— Когда я приехала, мне дали чашу чего-то теплого. Напиток имел вкус винограда, но это было не вино.

— Вероятно, туда подмешали наркотик.

С ее стороны было глупо его пить, но она была так благодарна Меркайи за позволение посетить собрание, что ей не хотелось показаться грубой.

— Как долго мы сидим здесь? — спросила Вероника.

— Чуть больше часа.

Незнакомец сложил руки на груди, буравил ее холодным взглядом.

— Я ждал, пока вы оправитесь от того зелья, что вам дали.

— Не стану больше вас обременять, — сказала Вероника и потянулась к дверце кареты.

Он подался вперед и удержал ее.

— Я не позволю вам уйти одной после того, как избавил вас от больших неприятностей. Где вы живете?

— Я не просила вас спасать меня, — ответила она, вырывая руку.