Любовь гика - [29]

– Не трогайте ее! С ней все в порядке!

Руки отдернулись прочь.

– Тише, малыш, тише.

Дородная медсестра опустила нерешительную, влажную с виду руку на спину Арти, чтобы удержать его на месте. Лицо Арти стало темно-лиловым. Все указывало на то, что сейчас грянет серьезная вспышка гнева.

Он широко раскрыл рот, не сводя с меня бешеных, выпученных глаз.

– Лил! – завопил он. – Позвони папе, Лил! Они попытаются нас оставить! Они нас не выпустят!

Лил обернулась к старому доктору и проговорила со своим безупречным бостонским акцентом:

– Разумеется, я не могу принимать никаких решений, не проконсультировавшись с их отцом.

– Папа! – взревел Артуро, и близняшки завыли в два голоса.

Я сползла со стола и попыталась вцепиться зубами в крепкую, пышную плоть под толстой розовой ягодицей ближайшей ко мне медсестры, чтобы отвлечь их от Арти, а он перевернулся на бок и укусил пухлую руку, прижимавшую его к столу. Длинная черная коса врачихи взметнулась, как хлыст, поддон с инструментами опрокинулся, и они громыхнули сверкающим хромовым градом о кафельный пол.

И вот тут вошел папа вместе с укротителем Хорстом. Арти замолчал, и медсестра принялась отмывать его руку от запекшейся крови. Близняшки легли на место, а врач закончила перевязку. Папа поговорил с доктором, и тот сдался и сказал, что снимает с себя всю ответственность.

Хорст подхватил на руки близнецов. Их опухшие от слез лица выглядывали у него из-за плеч с двух сторон. Папа бережно поднял Арти и взял меня за руку. Мы всей толпой вывалились из палаты, прошли через приемный покой, мимо пялившейся на нас седоволосой дамы за стойкой регистратуры, и выбрались на улицу, где стоял наш микроавтобус.

Глава 6 Счастливчик

Она смотрит внимательно. Ее пальцы ощупывают красную головку, скользят по крошечному сморщенному личику, быстро касаются ушей, несильно хватают за крошечный подбородок. Вот ее руки касаются маленькой грудины, бережно сжимают плечи. Поднимают две ручки, насколько это возможно, чтобы не сделать больно, проверяют суставы, пересчитывают пухлые пальчики, тянутся к грудной клетке, оглаживают впалые ягодицы, скользят вниз по тоненьким ножкам, продолжая свой поиск. Она считает пальчики на ногах, пальчики размером не больше горошины. Она растерянно смотрит в невозмутимое лицо мужа, моего папы, кормильца и господина. Он отводит взгляд, берет влажную тряпку и сосредоточенно вытирает руки. Ее глаза и пальцы возвращаются к младенцу, копошащемуся на кровати. Она аккуратно поднимает его, так что он лежит грудью на ее левой ладони, а правая рука шарит по крошечной спинке и дрожит от волнения и беспокойства.

– Но… – Она переворачивает малыша и снова рассматривает его спереди. – Но, Ал… – Ее гладкий молочный лоб покрывается сеткой морщин. В глазах – сомнение, какого я не видала прежде. Ал смотрит в сторону, но все-таки заставляет себя подойти к ней. Он ласково гладит ее по щекам.

– Да, Лил, так и есть. Ничего особенного. Это просто обычный… обычный ребенок.

И лицо Лил вдруг становится мокрым от слез, в горле клокочут рыдания. Ал бросается к двери, где я стою на пороге, держа Арти в охапке, Элли и Ифи тянут меня за руку, и Ал говорит:

– Давайте, детишки, приготовьте себе ужин сами… идите, идите… маме нужно отдохнуть.

И дрожащий от слез голос Лил:

– Я делала все, Ал… все, что ты говорил… Что происходит, Ал? Как такое могло случиться?

Ал поехал по извилистым проселкам в холмах. Он сидел за рулем, словно каменное изваяние, оцепенелый, застывший. Даже его усы, казалось, затвердели над плотно сжатыми губами. Двигались только глаза, глядящие на дорогу, и руки крутили руль ровно настолько, насколько необходимо. Артуро сидел рядом с ним, на переднем сиденье, крепко пристегнутый ремнем, чтобы держаться прямо. Его взгляд тоже метался туда-сюда, как взгляд Ала. Я прислонилась к Артуро, полусонная, в темноте. Мигающие огоньки на приборной панели согревали мои глаза.

Лил стояла у нас за спиной, держась за поручень. Ее бледные волосы и лицо отливали красным в свечении приборной панели. Она легонько покачивалась на поворотах.

– Уже почти полночь, Ал. – Ее голос был напряженным и тонким, это означало, что она не будет плакать, что она изо всех сил зажимает в себе наиболее очевидные проявления горя.

Лучше бы она расплакалась. Так было бы легче. Рука Ала оторвалась от руля, дернула за кончик уса и вернулась на место. Он смотрел прямо перед собой, на дорогу.

– Через полчаса будем в Грин-Ривере. Ты написала записку? – Его голос звучал добродушно, прозаично и скучно.

Она качнулась у меня за спиной, и я почувствовала густой запах сна, молока и пота, доносившийся из-под ее халата.

– Я думала насчет прачечной самообслуживания, – произнесла она. – Там тепло. Туда ходят женщины.

Новорожденного надо было где-то оставить. Ал отправил весь цирковой караван на восток, в Ларами. А мы двинулись в Грин-Ривер. Ал сказал, это хороший городок, чистый, подходящее место для обычного мальчика. План был такой: мы проедем через городок ночью, оставим малыша у кого-нибудь на пороге, где его быстро найдут, и сразу умчимся прочь, и никто не сможет связать подброшенного ребенка с бродячим цирком за сотни миль отсюда. Мимо промчался большой грузовик, едущий нам навстречу. Нас встряхнуло от ветра. Ал подождал, пока грохот грузовика не затихнет вдали.