Любовь гика - [21]

Я тоже там есть. «Альбиноска Олимпия», стоящая боком, чтобы был виден горб. Лысая голова кокетливо склонена набок. Олимпия на афише делает реверанс, одной рукой указывая на чудесного Цыпу и его великолепную ношу. Цыпе тогда было шесть, мне – двенадцать, но он был выше меня на голову. По верху афиши тянется выгнутая дугой надпись, искрящаяся блестками: «Фантастические Биневски».

На школьной фотографии из выпускного класса лицо Миранды – точно такого же размера, как лица Биневски на афише. Я прикладываю фотографию рядом с Цыпой, с Арти, с папой Алом. Миранда похожа на Арти. Те же высокие скулы Биневски, те же монгольские глаза. Увидит ли она это когда-нибудь?

Книга II Твой дракон: уход, кормление и опознание по испражнениям

Глава 4 Папины розы

В личном деле Олимпии Макгарк в базе данных кадрового отдела Радио-KBNK записано: «Выразительное чтение, четкая дикция, хорошо поставленный голос, умение выступать с микрофоном; прошла обучение у Алоизия Биневски», – как я уверенно и спокойно указала в своем резюме, словно каждый уважающий себе диктор должен знать имя мастера.

Я словно воочию вижу, как папа сидит за микшерным пультом в дальнем конце шатра, поправляет наушники и свирепо глядит на меня, стоящую на сцене на одной ноге перед стареньким ободранным микрофоном. Папа кричал: «Уныло и пресно!» – на мою пятидесятую попытку сказать «Проходите сюда, уважаемые!». Или беспощадно меня передразнивал: «Тра-та-та, тра-та-та!» – если я впадала в монотонный ритм на «Потрясающее откровение из тайных глубин науки».

– Шевели губами, горе мое! – стонал папа. Или: – Хватит изображать мышиный пердеж. Делай посыл.

– Это живой духовой инструмент! Называется голос! А не гребешок, завернутый в вощеную бумажку! Я дал тебе хороший голос, это дар моей любви твоему щупленькому, ни на что не пригодному тельцу, а посему, будь добра, пользуйся им, как должно!

А я ужасно хочу в туалет – кашляю в микрофон, когда уставшее горло саднит, – глаза щиплет от слез, губы и подбородок дрожат от расстройства из-за папиной ярости. Мягкий перезвон фортепьянных струн, Электра – в низком регистре, Ифи – в высоком, и мамин голос считает: «И раз, и два…» У близнецов урок музыки в трейлере. Булькающий гул насосов, фильтрующих воду в стеклянном баке моего брата Арти, Водяного мальчика. И лицо маленького Фортунато, словно затуманенная луна, глядит на меня из темноты на балконе над папиным пультом.

Если же у меня наконец получалось сделать все правильно и пройти все свои реплики от «Подходите, дамы и господа» до «Удивительные и неповторимые причуды природы по цене одного пережаренного хотдога» без единого взрыва ярости от моего нежно любимого папы, он сгребал меня в охапку, сажал к себе на плечо, где я могла ухватиться двумя руками за его роскошную шевелюру, и выносил из полутемного шатра в яркий солнечный свет. Золотистая голова Фортунато мелькала далеко-далеко внизу, и мы проходили вдоль длинного ряда ярмарочных палаток, я смеялась и махала руками рыжеволосым девчонкам, продававшим леденцы на палочках. Беззубый старик – смотритель колеса обозрения и укротитель Хорст молча кивали, выслушав папины распоряжения, и я слышала, чувствовала, как его зычный голос грохочет у меня из-под ног: «Сегодня эта козявочка отлично справилась на занятии».

Забавно, что я зарабатываю на жизнь чтением. Меня это смешит потому, что раньше я не любила читать. Книги меня пугали.

Арти же – наоборот. Он читал постоянно, читал все подряд, но больше всего ему нравились истории о привидениях, мистика и ужасы.

Когда мы были еще детьми, именно я переворачивала ему страницы. Он читал, лежа в постели, читал допоздна, когда все уже спали. Я лежала рядом, держала лампу, переворачивала страницы и наблюдала, как его взгляд перемещается по листу стремительными рывками. Чтение книг – занятие тихое, но только не для Арти. Он ворочался, кряхтел, вскрикивал и бормотал себе под нос. Он тогда пребывал в очередной туалетной фазе. «Серо-буро-малиновая дырка в заднице» – таково было его выражение удовольствия. «Дерьма-пирога» означало досаду.

– Тебе не снятся кошмары? – однажды спросила я. – Не страшно читать такое на ночь? Эти книги пишут специально, чтобы пугать.

– Совсем не страшно. Их пишут нормальные, чтобы пугать нормальных. Знаешь, кто эти чудища, демоны и злые духи? Это мы. Мы с тобой. Мы являемся нормальными в кошмарных снах. Тварь, что таится на колокольне и загрызает до смерти мальчиков-певчих, – это ты, Оли. Тварь, которая обитает в шкафу и выпивает жизнь спящих детишек, – это я. Шорохи в придорожных кустах, странные вопли в ночи на пустынной дороге, леденящие кровь одиноких прохожих, – это наши близнецы поют гаммы, пока ищут ягоды. И не надо качать головой! Эти книги многому меня научили. Они меня не пугают, потому что они обо мне. Переверни-ка страницу.

Наверное, нехорошо так говорить, но лучше всего нам жилось до рождения Цыпы. Все было проще. Папа рассказывал нам про тяжелые времена. О том, как Арти принес успех цирку, и Элли с Ифи тоже помогли нам подняться, и поскольку наш папа был добрым, внимательным человеком, он не забывал добавлять, что даже Оли «внесла свою лепту». Мы работали чуть ли не круглые сутки, но это было нормально.