Любовь дерзкого мальчишки - [52]

Они подъехали к деревне. Соскочив со своего места, Нордек протянул руку и хотел помочь молодой графине выйти из саней, но она молча отстранила ее и обошлась без его помощи. Не произнеся ни слова, она только поклонилась и хотела идти.

Вольдемар отступил, его лицо снова стало мрачным, отказ явно глубоко оскорбил его.

— Я пришлю сани завтра, — холодно произнес он, — с благодарностью, если вы только не откажетесь от нее, как от той ничтожной услуги, которую я только что попытался оказать вам.

Казалось, Ванда боролась сама с собой; она уже собралась идти, но остановилась и, запинаясь, произнесла:

— Господин Нордек!.. Я… вы должны обещать мне не подвергаться опасности, как хотели сделать это сегодня. Вы правы, вас ненавидит вся Вилица: не облегчайте ей возможность сразить вас… прошу вас об этом.

Услышав слова Ванды, Вольдемар густо покраснел.

— Вы просите? Хорошо… я буду осторожнее, — тихо произнес он.

— Тогда прощайте!

Ванда повернулась и пошла по дороге в деревню. Нордек смотрел ей вслед до тех пор, пока она не исчезла за ближайшим домом, а затем вскочил в сани и помчался по направлению к Вилице. Вынув револьвер из кармана, он положил его рядом с собой и, с обычной уверенностью управляя лошадью, внимательно оглядывался по сторонам. Этот упрямый человек, не знавший страха, вдруг стал осторожным и осмотрительным, ведь теперь он знал, что есть существо, которое беспокоится за его жизнь.

Глава 18

Со времени отъезда отца Ванда жила в Раковице одна, но княгиня часто навещала ее и в данный момент как раз находилась в этом имении, решив провести тут несколько дней.

Утром на следующий день после ее приезда они сидели в комнате молодой графини; только что были получены известия от своих, и они еще держали в руках распечатанные письма. Однако эти известия, казалось, были малоутешительны, так как Ванда была очень серьезной, а княгиня — очень хмурой. Наконец, отложив в сторону письма своего брата и сына, графиня проговорила:

— Опять отброшены! Настоящего успеха все еще нет! Можно совсем прийти в отчаяние!

Ванда опустила лист, который держала в руках, и заметила:

— Папа пишет в очень мрачном тоне; все хотят повелевать, никто не хочет повиноваться. Что из этого выйдет?

— Твой отец видит все в слишком черном свете, — успокоила ее княгиня, — Это уже черта его характера. Лев, несмотря на все неудачи, вероятно, теперь счастлив: мой брат наконец внял его просьбам и поручил ему самостоятельное командование. Его отряд находится совсем близко от границы, но ни я, ни ты ни на минуту не можем повидаться с ним.

— Ради Бога, не внушай ему подобных мыслей! — воскликнула Ванда. — Ради свидания с нами он совершит какое-нибудь безумие.

— Этого он не сделает, — серьезно произнесла княгиня, — так как получил строжайший приказ не покидать своего поста. Что он пишет тебе? Письмо ко мне очень короткое и написано наспех; твое, кажется, более содержательное?

— Оно содержит очень мало из того, что для нас, вынужденных бездействовать, представляется самым важным. Лев пишет только о своей любви и в самый разгар войны находит время мучиться своей ревностью.

— Странный упрек из уст невесты! — с легкой насмешкой заметила княгиня. — Другая на твоем месте была бы счастлива, что даже в такое время мысли ее жениха поглощены ею.

— Речь идет о борьбе не на жизнь, а на смерть, и я требую от мужчины подвигов, а не любовных клятв.

— Теперь, когда представляется случай проявить себя, Лев, без сомнения, воспользуется им, — возразила княгиня, нахмурившись и складывая письма. — По всей вероятности, на этих днях надо ждать сражения около самой границы. Какое большое значение могла бы иметь при этом Вилица!

Ванда посмотрела на тетку своими темными глазами.

— Вилица? — повторила она. — Знаешь, тетя, я, конечно, понимаю необходимость, удерживающую тебя там, но не была бы в состоянии приносить такую жертву и ежедневно видеться с человеком, с которым была в таких же отношениях, как ты со своим сыном.

— Да этого никто, кроме нас двоих, и не выдержит, — с горькой иронией ответила княгиня. — Надо отдать справедливость, Ванда, ты была права в своем суждении относительно Вольдемара; я представляла себе борьбу с ним более легкой.

— Он — твой сын, ты все время забываешь об этом.

Княгиня подперла голову рукой.

— Он достаточно позаботился о том, чтобы я этого не забывала; к несчастью, Нордек не оставил мне мальчика и я никогда не могла быть ему настоящей матерью. Будь иначе, я воспитала бы его в духе нашего народа. — Тон, которым говорила княгиня, был совершенно необычен в ее устах по отношению к старшему сыну, ведь до сих пор все нежные чувства, столь редко проявлявшиеся у нее, относились к младшему. — Но все равно мы враги и останемся ими. Это надо перенести так же, как и многое другое! — воскликнула княгиня и, вдруг оборвав свою речь, как бы не желая поддаваться овладевшему ею настроению, поспешно встала.

В эту минуту вошел слуга с докладом, что приехал дворецкий из Вилицы и немедленно желает видеть княгиню.

— Павел? Значит, что-то случилось? Пусть войдет!

Вошел Павел. Это был слуга покойного князя Баратовского, последовавший за ним в изгнание и теперь занимавший в Вилице место дворецкого. Старик казался взволнованным и встревоженным.