Любовь без границ - [66]

— Я предложила дочери перебираться ко мне, — сказала Кейт Бенджи, — а она наотрез отказалась.

Шеф-повар издал продолжительный присвист сквозь щербину в зубе. Он задумался, забыв про похмелье, чисто автоматически аранжируя на столе свои ножи, разделочные доски и баночки со специями.

— В смысле она все еще у Джеймса?

— Да, и я думаю… — Кейт помедлила и печально добавила: — Думаю, ей там нравится, даже очень.

— А сколько ей?

— Четырнадцать.

— Нравится, как же! — хмыкнул Бенджи. — В таком возрасте еще не имеют предпочтений, зато любят щелкать родителей по носу, как только представится случай. Клянусь, она хочет, чтобы ты за ней побегала!

— Джеймс к ней очень добр.

— Но ведь он старый!

— Что ты! — не задумываясь запротестовала Кейт. — Какой же он старый? Вовсе нет.

— Ладно тебе, я же его видел. — Бенджи бешено заработал ножом, что-то измельчая. — Весь седой.

— Ну и что? Джосс знает его с шести лет.

— А тебя она знает с самого рождения. Поверь, Кейт, твоя дочь просто хочет побыть пупом земли. Уж я-то знаю, сам по молодости любил изводить свою мамочку. Теперь ее нет, и мне стыдно, но будь она жива до сих пор, я бы изводил ее и теперь. Хочешь, чтобы было по-твоему — разоблачи эту игру. — Смахнув нарезанное в миску, Бенджи повернулся к Кейт. — Вот что я думаю, моя хорошая. Чем сидеть и ждать у моря погоды, отправляйся туда и выясни отношения с ними обоими, лицом к лицу. Ни один подросток не признает этого, но мать нужна каждому как воздух.

Свет майского дня лился на сад Черч-Коттеджа, как Божья благодать. Клумбы радовали глаз яркостью красок. Среди пестрого ковра первоцветов гордо высились тюльпаны и смешно топорщились веточки розмарина. Джулия устроила цветник с присущим ей старанием, руководствуясь лучшими книгами по теме. «Это будет нечто среднее между строгостью и буйством», — говорила она. Хью кивал, не прислушиваясь. Сам он терпеть не мог копаться в земле и с радостью уступил жене всю инициативу. Чтобы поддразнить ее, он рассуждал примерно так: «К чему столько усилий? Выложить террасу плиткой (чтобы можно было подметать и раз в год мыть), водрузить там пару столиков, чтобы было куда поставить выпивку, и пяток кресел, чтобы было где пристроить задницу — большего мне не нужно».

Сейчас он сидел в углу такой террасы и, надвинув пониже соломенную шляпу, разглядывал цветник. Тот был ухожен почти до точки совершенства, в точности как и Джулия, и само это совершенство казалось Хью в его теперешнем состоянии духа горьким упреком. Цветник раскинулся под солнцем, прекрасный и бесхитростный, опять же как Джулия (по крайней мере так ему теперь представлялось) — невинная, беспомощная жертва его идиотской выходки и при этом символ всепрощения. Ни слова упрека, ни намека на критику! Без малейшего колебания она приняла его сторону перед лицом сокрушительного гнева Вивьен Пеннимэн.

Разумеется, он все ей рассказал: как они чересчур рано добрались до Ковентри; как он сказал водителю, что скоротает время за осмотром собора, а вместо этого отправился в паб и заказал виски, чтобы залить ярость и разочарование; и еще виски, и еще, а оно все не действовало, словно нарочно выжидая, пока он окажется в супермаркете, и вот там так врезало по мозгам, что остальное помнилось смутно. «Кажется, я продемонстрировал им все. Только что не заблевал супермаркет фонтаном», — сказал Хью Джулии, а она сидела и слушала молча, с безмерным сочувствием.

Позже по телефону Вивьен сказала, что вряд ли сможет в дальнейшем обеспечивать Хью работой. Глаза Джулии при этом наполнились слезами — она оплакивала его. Весь тот вечер, всю ночь и все последующие дни и ночи она была полностью, абсолютно, неизменно мила с ним и нежна, и вот теперь, бессмысленно сидя в кресле и глядя на устроенный ею цветник, Хью понемногу приходил к мысли, что он больше не в силах выносить ее нежность, ее кротость и всепрощение. Просто не в силах.

Разумеется, он знал, что это лишь оборотная сторона чувства вины и стыда. Чем лучше вела себя Джулия, тем тошнотворнее казалось его собственное поведение. Преданная любовь, которую она выказывала, была чем-то новым в их отношениях, и невольно приходило в голову, что это любовь Далилы к обритому наголо, бессильному Самсону. Конечно, даже приложи Хью все старания, он не сумел бы усмотреть в ее любви ни снисхождения, ни торжества, ни превосходства — скорее даже наоборот. Джулия производила теперь впечатление покорной, зависимой, не слишком уверенной в себе супруги, и как раз эта романтическая, идеализированная, книжная любовь заставила Хью понять: как распоследний ублюдок, он никогда не искал такой совершенной любви и не мог ужиться с таким безупречным поведением. Более того, он чем дальше, тем чаще думал, что все это, вместе взятое, наносит ему непоправимый вред, просто убивает его как личность — и, думая так, еще больше изводился чувством вины.

— Мистер Хантер! Мистер Хантер!

Хью приподнял шляпу и повернулся. Сэнди стояла в дверях, ведущих в сад, вытирала руки о передник и орала. Такая у нее была привычка. Вместо того чтобы подойти и сказать нормальным голосом, стояла за десять метров и орала.